Таким образом, это различие в скорости событий, благодаря которому можно эмпирически отличить нечто относительно постоянное, относительно неподвижное, относительно неизменное от того, что изменяется быстрее, что движется быстрее, дает нам эмпирические показатели для создания идеи реализации времени и в то же время стандарты для измерения времени, протекающего и проходящего. Если бы каждое природное событие происходило с одинаковой скоростью, то в природе вообще не существовало бы меры времени; поток событий был бы безграничен, и то, что мы в нашем человеческом мышлении рассматриваем как временную последовательность, как fluxus temporis и как линейный ход причинной цепи состояний мира, было бы тогда, подобно логической цепи умозаключений, вневременной условной связью. Быстрое и медленное не существовало бы вообще, и в отсутствие объективной меры скорости было бы совершенно одинаково, рассматривать ли весь изначальный и бесконечный мировой процесс как протекающий с бесконечной медлительностью или как протекающий с бесконечной скоростью. Однако в этих двух крайних пограничных случаях события зашли бы в тупик. То, что мы называем течением времени, fluxus temporis, было бы полностью устранено. Годы, века, тысячелетия исчезли бы полностью, поскольку они либо растянулись бы в бесконечность, либо сжались в одну точку. В общем, мир был бы не темпорализован.

Кстати, я охотно признаю, что эта концепция детемпорализации событий вряд ли понятна нашему визуальному воображению и предъявляет довольно жесткие требования к нашим способностям к абстрагированию. Однако я ссылаюсь на некоторые фрагменты моего анализа действительности, а именно на две главы «О субъективном, объективном и абсолютном времени» (2-е и 3-е изд., с. 87 и далее) и «Причинность и временная последовательность» (2-е и 3-е изд., с. 187 и далее). Там подробно разъясняется, что для интеллектов, обладающих специфически различными скоростями восприятия, один и тот же отрезок времени, например, час или минута, должны иметь совершенно разную длину; что поэтому для таких интеллектов длина или квант времени увеличивается или уменьшается пропорционально их скорости восприятия, примерно как линия пространства уменьшается или увеличивается при рассматривании ее через вогнутые или выпуклые линзы; что течение времени замедляется или ускоряется в зависимости от этой субъективной скорости восприятия; что субъективные линии времени различных организованных интеллектов совершенно не согласуются друг с другом; и что пределом этого ускорения или замедления хода времени, зависящего от скорости восприятия, следует считать тот случай, когда для абсолютного, беспредельного интеллекта перегородка между προτερον и υστερον полностью отпадает, и таким образом весь мировой процесс лежит в нем как вневременная мировая логика sub specie aeternitatis. – Тот, кто, однако, не удовлетворившись этой полной детемпорализацией событий, все же возвращается к процессу геологических изменений нашего земного шара, более того, к космогоническому ходу развития планетарной системы и всей неподвижной звездной системы, допускает наличие материальной субстанции, обладающей абсолютной устойчивостью, сохраняющуюся неизменной на протяжении всех метаморфоз природы и думается, что по сравнению с этой раз и навсегда неизменной субстанцией ряд мировых состояний, даже при одинаковой скорости всех событий на всем их протяжении, все равно будет распадаться на временную последовательность более ранних и более поздних; В то же время она выходит за пределы всякого опыта и опирается на идею, которая в конечном счете является надэмпирической, трансцендентной и эмпирически недостижимой. Одним словом, в сфере опыта время и сбывание времени существуют только тогда, когда не все события происходят с одинаковой скоростью, а одни быстрее, другие медленнее; так что относительно неподвижное может контрастировать с относительно движущимся. Однако все это рассуждение, против доказательств которого не может быть выдвинуто ни одного обоснованного возражения, уже основано на «неявной» предпосылке; оно молчаливо предполагает нечто, без чего во внешней природе не было бы ни постоянства, ни происходящего, ни покоя, ни движения, ни длительности, ни изменения, ни прихода, ни ухода, ни различия между относительной быстротой и относительной медлительностью, а значит, эмпирически не существовало бы ни времени, ни временной последовательности. Это последнее, таинственное нечто и есть – мы сами. Это Я, которое остается тождественным самому себе и в то же время осознает изменение своих состояний. Если бы не существовало того «я», которое, несмотря на непрерывную смену восприятий и мыслей, само остается неподвижным и фиксированным и которое время от времени может также приводя скорость собственных мыслей в равновесие со скоростью внешних материальных событий, сознавая при этом, что остается тождественным самому себе в изменении, Я или сознание-субъект, тотчас же знающий: «Я теперь точно такой же, каким был раньше», был бы вместо этого – образом прошлого, удерживающим и сохраняющим в памяти, Если бы вместо этого субъекта сознания, переживающего настоящее и предвосхищающего будущее, существовал такой субъект, который, мгновение за мгновением, был бы полностью поглощен мгновенным сознанием настоящего и, изменяясь с изменением представлений, всегда превращался бы в другой субъект и, таким образом, вместе с самими представлениями всегда находился бы в состоянии непрерывного возникновения и исчезновения, то времени вообще не существовало бы из-за полного отсутствия различия между прошлым и будущим.