– Что это? – спросил я у Дашки.

– Перечень блюд. – Раздался надо мной величественный мужской голос.

Я поднял взгляд по белому, и увидел чёрную голову. Ошалеть! Негр! В белом костюме и перчатках он сливался с помещением. Его черепушка парила в воздухе, как шоколадный шарик в молоке. Вид у неё был весьма важный, и даже надменный. Будто он не прислуживал нам, а надсмехался над нашей ничтожностью. Этакие мы клопы. Под головой, в районе груди, красиво чернели буквы его странного имени – Шаи. Араб что ли?

– Человек – это целая Вселенная, обтянутая кожей. – Продолжал официант. – Со скоплениями страстей, вкусовыми спиралями и туманными переживаниями. Мы даём возможность постоять на перекрёстке миров и заглянуть за поворот. Вкусить. Проникнуться. Насытиться чужим голодом.

– Да мне и своего хватает. – Беззлобно проворчал я. – Какая-то метафизика прям. Дегустация душ. – Я ещё раз взглянул на непроницаемое лицо Шаи. «Да, шутки ему не по карману».

– Ну, хорошо! – я раскрыл меню, где-то посередине, и наугад ткнул пальцем. «Маньяк». – Замечательно! Давно хотел попробовать на вкус убийцу. Ты выбрала, дорогая?

– Мне, пожалуй, поэтессу. – Обратилась она к Шаи, захлопнув свой фолиант. – Всегда хотела узнать, что чувствуют деятели искусства.

Официант ушёл, оставив нас наедине. Тихо завывала скрипка. По-детски трепетало нутро. Минут через пять Шаи вернулся с подносом. Передо мной легла плоская тарелка, в центре которой дрожал небольшой кусочек холодца, ну, или что-то подобное. Он был весь в черных, тоненьких прожилках, похожих на волосы. Слева расположился стакан молока. Справа – вилка. Ну, и что особенно меня удивило, Шаи подал мне повязку на глаза, в виде кошачьей мордочки. Дашке он поставил глубокую тарелку с желтоватым крем-супом. Ложку. Стакан сока. И тоже повязку, только в виде панды. «Что за карнавал?»

– Наденьте маски. Это важно! – объяснил официант. – И можете наслаждаться ужином.

Шаи так широко улыбнулся, обнажив свои белоснежные зубы, что казалось, будто у него нет затылка и он дырявый насквозь. Обаятельный оскал смыл надменность с его чопорного лица. Мы послушно надели мягкие маски. Они словно покалывали током. Темно. Нащупав вилку, я попытался насадить незримый холодец. Наконец, поймал его и сразу в рот. Вот, тебе раз! Безвкусный желатин. Я сильно огорчился, и уже хотел было возмутиться, как вдруг пресный холодец разразился самой горькой таблеткой на свете. Уф! От неожиданности меня чуть не вырвало. Рот наполнился вязкой слюной, которая уже через миг куда-то испарилась. Сушняк. Я снял повязку. Думал, хлебну молока. Смотрю, а вместо стакана на столе кухонный нож. Рукоять чёрная. Лезвие широкое. Блестит, аж слепит. А пить-то охота. Горечь всё разливается. Казалось, уже каждый волосок на моём теле невыносимо горький. Бесит! Я вспомнил про Дашкин сок. Смотрю, и его нет. А Дашка молча сидит с повязкой на глазах, не двигается, как истукан. «Выпила уже зараза! – с досадой подумал я. – Так всегда! Сожрёт что-нибудь втихаря и даже не поделится, крыса». Мне сделалось так обидно. Я ей всё, а она мне треть. Несправедливо!

– А как же равноправие? – спросил я вслух. – Я всё понял! Это действует тогда, когда тебе выгодно. Лицемерка! Невинная немота. Ты и сейчас молчишь, будто не слышишь. Как в тот раз, когда ты пьяная припёрлась домой с корпоратива без трусов. «Не говори глупости. Ты себе накручиваешь». Потаскуха! – мне вдруг стало так горько и тошно, что казалось, сейчас умру на месте, если что-нибудь не предприму.

Я взглянул на нож. Манящий, как Аглаопа, он громко нашёптывал: «Возьми меня! Давай повеселимся». О, да! Прохладная рукоять комфортно улеглась в мою ладонь. «Привет, дружок!» Я с отвращением посмотрел на Дашку. Язык щипала кислая ненависть. Взрыв эмоций. Выпад. Острое лезвие прошило её нежное горло, как докторскую колбаску, легко и без сопротивления. Алая струя хлынула на её голубое платье и стол, окропила мне руки. Липко. Горечь во рту сменилась сладостью кремового пирожного. Я вытащил нож из шеи и воткнул ей в грудь. «Прошёл! Ах, как хорошо!» Меня охватил новый калейдоскоп вкусов, ярких и сочных. Уносящих до небес. Они сменялись после каждого прокола. Щекотали сердце. Возбуждали душу. Жизнь уходила из Дашки, а вместе с ней и интерес к её персоне. Мне стало вдруг пусто и скучно. Горечь снова наступала. Я услышал шорох. Обернулся. «А, Шаи! Иди сюда, приятель». В два прыжка я настиг официанта и вогнал ему в живот своего «друга». Он что-то крякнул и выпучил глаза. Наверно удивился: «Как так? Сталь в моих кишках?». Красное пятно быстро разрослось на его белоснежном костюме. Сладко-то как! Взрыв новых вкусов, один краше другого. Я был настолько возбуждён, что глотал загустевший воздух, как нежное суфле. Вот, и этот высокомерный «шоколад» склеил ласты.