– Ты же ничего не знаешь о ней, обо мне… О нашей жизни! – закричала и почувствовала, как по щеке покатилась слеза.

– Уверена? – прохрипел Оскар.

Я замерла, начиная догадываться, что к чему. Да он же навел справки и наверняка уже знает обо мне все! Мужчина выгнул бровь, хмыкнул. Воспользовался моей заминкой, больно заломил руку, я моментально выронила нож на пол. Теперь он контролировал ситуацию, удерживая меня в одном положении. Вот сейчас, когда туман развеялся, и я, наконец, смогла мыслить трезво, паника ледяными клещами потянулась по позвоночнику, пришлось пискнуть неразборчиво:

– Извините…

Былая уверенность растворилась, будто и не было ее вовсе. Артёмов с его адским взглядом напоминал разъяренного быка, а я – красная тряпка. Он поднялся с кресла, возвысился надо мной, как высоченная башня. Схватился ладонью за шею и сжал так, что мне пришлось раскрыть рот и урывками хватать воздух.

– Еще раз посмеешь направить на меня нож, сильно пожалеешь, мышка, – грозно выплюнул мне в лицо.

Это конец. Артёмов долго не отпускал мою шею, даже когда вонзила в его руку острые ногти, держал до последнего, словно хотел лишить жизни прямо тут. Все, что мне оставалось – с мольбой глядеть в его глаза. Глаза… Сколько же в них было ненависти и злобы, она отравляла мужчину и делала таким вот моральным уродом, не стесняющимся своих методов «воспитания».

Для меня практически вся жизнь пробежала перед глазами в тот момент, когда Артёмов резко разжал пальцы и отпустил горло. Я хрипела и сопела, легкие горели в этот момент огнем, перед глазами потемнело. За что-то схватилась, чтобы не упасть: за стол или Оскара, плевать!

Но, это все мелочи, по сравнению с тем, что творилось внутри. Не помню, когда в последний раз мне было настолько страшно, что уже мысленно прощалась с родственниками, моля о пощаде. Ведь я знала – предо мной не пушистый зайчик и все равно рискнула пойти на принцип. Что же теперь будет? Наверное, задай Артёмов мне свой вопрос снова, без колебаний согласилась бы, как бы на самом деле ни было противно. Если он обошелся так дерзко со мной, то что же сможет сделать…

Нет, не думай, все будет хорошо. Он не посмеет! Зрение постепенно вернулось, я с горечью поняла, что цепко держусь рукой за плечо Оскара. Одернула руку и снова едва не свалилась с ног. К счастью, в этот раз я облокотилась о стол. Что сказать сейчас? Я вся дрожала, как лист на ветру, а в голове – каша.

– Не смею больше задерживать, – сухо произнес Артёмов и сел на кресло. – Можешь возвращаться к работе.

Что? Вот так просто? Без возмущений и очередных угроз? Я не верила своим ушам! Однако Оскар, по всей видимости, внезапно потерял ко мне интерес и… вел себя сдержано, как подобает начальнику.

– Вы… серьезно? – нет, ну быть такого не может! – Просто так, без…

– Можешь отсосать мне напоследок, если хочешь.

Я воздержалась от колкого ответа, что уже крутился на языке. Действительно, чего это я? Сказал, идти, значит, пойду. Однако на душе скреблись кошки от понимания, что вот так все и закончится. Нет, я точно мазохистка! Нет, чтобы радоваться, а я… теперь уже и сама не против?

От последней мысли открестилась. Вероятно, Артёмов этого и добивался, играл на контрасте, чтобы я точно прибежала и фактически навязалась ему. Вот еще! Делать мне больше нечего.

Когда я вошла к нам в кабинет, Валерия Николаевна распечатывала договора. Посмотрела на меня прищуренным взглядом, но сдержалась от любопытства.

Мне же до сих пор не верилось, что ситуация разрешилась, и я без проблем дальше работаю в компании. Эта мысль не давала покоя целый час, пока ни зазвонил мой телефон. На экране высветилось «мама», от нехорошего предчувствия у меня похолодели пальцы. Она никогда не звонила мне посреди рабочего дня, если только ни случалась чрезвычайная ситуация.