16. Глава 15

Это было моё лицо.

Лицо Мии...

Да нет же, моё!

Всё в нём было знакомое, любимое, родное: карие глаза продолговатого разреза (мама говорила, что среди наших предков были азиаты), чёрные шелковистые дуги бровей (без татуажа, прошу заметить!), миленький чуть вздёрнутый носик, пухлые розовые губки (всё своё, натуральное – никакой ринопластики, эстетической хирургии и инъекций филлеров!).

Смутили меня лишь некоторые, не особо значительные, но тем не менее заметные детали.

Во-первых, в свои тридцать я выглядела лет на десять моложе. Хотя, откровенно говоря, мне и в моём мире никогда не давали мой настоящий возраст. Эта особенность у нас была семейной: «гены молодости» передавались по маминой линии из поколения в поколение. Даже сейчас, когда маме исполнилось семьдесят, если звонил домашний телефон, и она брала трубку, к ней обращались как к Милане. Да, голоса у нас с мамой были очень похожи – и её голос порой звучал так же звонко и совсем по-девичьи, как и мой. Но в этом мире я будто обрела свою вторую юность: мне было лет семнадцать-восемнадцать, не больше.

А во-вторых, меня слегка насторожило выражение моего чудесно помолодевшего лица. Было в его чертах нечто надменное, присущее заносчивым особам, которые считают, что весь мир вращается вокруг них. Что, смею вас заверить, никоим образом не относилось ко мне, девушке по имени Милана. Зато, если брать во внимание знатное происхождение малышки Мии, о котором упоминал Лас, это могло вполне соответствовать её характеру. Судя по всему, девушка была, как говорится, непростой штучкой. Вот и глаза тому доказательство – дерзкие, лукавые...

Вволю наглядевшись на себя, любимую, я перевела взгляд на шкафчик, внутри которого надеялась найти хотя бы заплесневелый сухарик. И несказанно обрадовалась, когда увидела металлическую баночку с изображением куриного окорочка. Открыла её и осторожно принюхалась. Я не ошиблась: это и вправду был куриный паштет. К консервной банке предусмотрительно прилагалась ложечка размером с обычную чайную.

Взгромоздившись на высокий табурет, больше похожий на удлинённый металлический ящик для стеклянной тары, я принялась с удовольствием уплетать паштет. Я была такой голодной, что едва пережёвывала нежное мясо и не чувствовала его вкуса. Глотала и думала о том, как пойду сейчас в душ, а потом улягусь в постель. Мысли же об убиенном мыловаре и ограблении его загородного дома больше не тревожили меня.

Паштет, хотя его было немного в баночке, оказался довольно калорийным и питательным. По крайней мере, я почувствовала себя сытой. И – умиротворённой.

Спать! Немедленно спать, – с этой мыслью я слезла с табурета, как вдруг из угла раздался какой-то низкий гудящий звук.

Только сейчас я обратила внимание на некий агрегат – точь-в-точь такой же, как в рабочем кабинете Магистра.

Агрегат погудел ещё немного, потом что-то внутри него щёлкнуло, и в следующую минуту над его поверхностью начали появляться изображения письменных знаков. Они были похожи на надписи на неоновых вывесках, только выглядели более невесомо, воздушно. Я догадалась, что это была голограмма некоего послания. Его строки возникали одна за другой постепенно, в определённом ритме.

Приглядевшись к ним, я прочла следующее:

«Многоуважаемая госпожа Мия!

Учёный Совет Гильдии мыловаров Гортины выражает Вам свои соболезнования в связи с трагической смертью Великого магистра господина Саунони. Для обсуждения формальностей ждём Вас завтра к полудню во Дворце Гильдии».

Сухой, деловой стиль письма вызвал у меня тревожные мысли. По своему опыту я знала, что «обсуждение формальностей» обычно заканчивается чем-то неприятным. Например, строгим выговором, понижением зарплаты или даже увольнением. Но, какой бы сюрприз ни приготовили для меня коллеги-мыловары, этого было не избежать.