– Михаил Сергеевич на операции, – сказал Расин. – Отведите меня сразу в палату.

Ему не хотелось встречаться с Петром Хваном. Это был человек неприятный – тяжелый и раздражительный. Он вечно был одержим какими-то псевдонаучными идеями, вроде изучения астрального тела. Иногда казалось, что Хвану совершенно наплевать на лечение больных, и будто он имеет к психиатрической патологии особый личный интерес. Недаром к нему приклеилось прозвище Инквизитор. Поговаривали, что Хван, использует какие-то изощренные методы психоанализа, бихивеаризма и медикаментозной терапии. Однако жалоб ни от пациентов, ни от их родственников на завотделением не поступало.

Вадиму это не нравилось. Он презирал метафизиков от медицины, особенно тех, кто вел себя так, будто учение превыше человеческого существа, которому она служит.

Поднявшись вслед за медсестрой на второй этаж, Расин прошел по коридору и оказался в небольшой палате.

На кушетке лицом к стенке лежала молодая женщина. Рыжие волосы были собраны в пучок, открытый участок бледной кожи на шее беззащитно выглядывал из-под одеяла.

Вадим подошел к раковине, вымыл руки, взял у сестры полотенце и, вытерев руки насухо, приблизился к койке.

– Пролежни, – сказала медсестра, поднимая одеяло. – У нее аутизм. Её перевели из инвалидного дома, она там вроде бы разговаривать начала.

– Зачем её к вам перевели.

– Ну, на восстановление. Петр Сергеич такими занимается. А она взяла и уснула две недели тому. Был реаниматор, сказал: это не кома, это такой сон. Наверное, будут обратно переводить ее, а пока вот…

Расин откинул мизинцем майку – зеленую, с логотипом и немецкой надписью, из гуманитарной помощи – единственное одеяние больной и склонился над фиолетово-бурым пятном.

Бог ты мой, – возмутился про себя Вадим. – Как этот мерзавец такое допустил?

– Тут не подходящее место делать ревизию, – сказал он. – Корка, некроз… У меня нет с собой инструментов. Так. Её надо к нам, в перевязочную. Там поглядим. Впрочем, принесите хотя бы стерильный шпатель…

Медсестра ушла. Вадим сел на стул и стал ждать.

Плечо девушки мерно поднималось при дыхании. Почувствовав приступ странного любопытства, Вадим перегнулся над больной и заглянул ей в лицо.

Пациентка оказалась девушкой лет двадцати или моложе. Лицо было худощавым, слегка рыхлым от долгого лежания, но сквозь кожу просвечивала юность. Брови приподняты, словно она собирается ответить на чей-то вопрос, в уголках губ застыла упрямая складка.

Неожиданно девушка вздохнула. Губы разомкнулись, и она отчетливо произнесла:

– Дедушка Харт… я пока не буду к вам приходить.

Расин застыл. Голос девушки был довольно низким и немного не увязывался с тонкими чертами лица, но все же это был приятный голос.

– Меня здесь изловить пытались, – пробормотала девушка. – В Трифаре тоже, конечно, небезопасно… там улыбастики толпами… но все же в Трифаре я местная, каждый закоулок знаю. Да вы и сами, кажется, собираетесь отсюда…

Она долго молчала, и Расин подумал, что девушка больше не станет говорить, но вдруг она произенесла:

– Ощущаю я скорую пустоту на этом месте… Не иначе как из-за кантаратских, да? Видно, и вам они немало досаждают… А ещё хотела сказать, что кто-то к нам придет скоро. Да, с поверхности… Тот, кого я раньше не знала. Вот сейчас особенно сильно чувствую, хоть и представить не могу, каков он из себя. Ну, пожалуй, хомун, идущий… мужского пола… Вы не говорите…

Вадим осторожно присел на край стула. Сердце отчего-то колотилось.

– Она не похожа на аутистку? – шепотом сказал Расин, когда медсестра вернулась. – Разве аутисты говорят во сне?