Слушания обнаружили (иного трудно было ожидать) крайне низкую степень готовности руководителей аграрного сектора. Представляемые ими документы изобиловали общими фразами, экономической и правовой «туфтой». Большинство по старинке рассчитывали на безвозвратное государственное финансирование, сохранение монополизма, административно-командных рычагов. Приходилось резко критиковать, буквально ломать эти замшелые ориентации и стереотипы: «Неужели вы не видите, что времена изменились? На Съезде ничего из этого не пройдет!»

Ключевое место в наших дискуссиях занимал вопрос о земле: продавать землю или не продавать? Разрешить частную собственность на землю или не разрешать?

Я тогда был сторонником частной собственности на землю, но своей позиции никому не навязывал. Наоборот, решил свое мнение по этому поводу попридержать, послушать, что думают аграрники – люди с реальным опытом работы на земле. Ведь речь идет о политическом решении самого крупного масштаба, влекущем «веер» больших и малых, прямых и косвенных социальных последствий: одни наступят быстро, другие – проявятся через годы, десятилетия. В этой ситуации важно не ошибиться.

Надо сказать, что и среди участников наших слушаний (а на них стали приходить депутаты из других комитетов), не было единства по этому вопросу: одни – категорически «за», другие столь же бескомпромиссно и категорически – «против». И вот здесь произошло то, что стало для меня уроком если не на всю жизнь, то уж точно на всю последующую депутатскую деятельность: по мере углубления в проблему, выяснения подробностей, деталей, особенностей правового регулирования частной собственности на землю в разных странах, противоречия между сторонниками и противниками частной собственности на землю… стали стираться! Когда разговор от общей политической постановки перешел в плоскость конкретных профессиональных решений, оказалось, что взгляды сторонников и противников частной собственности по многим позициям совпадают: вот здесь частная собственность возможна, здесь – нет, здесь она будет работать, здесь – принесет вред.

Размышляя над этим парадоксом, я пришел к выводу, что все мы, советские люди, в сущности, одинаковы. Воспитаны в одних и тех же школах, смотрели одни и те же кинофильмы, пели одни и те же песни. Идеологические установки, подхваченные наподобие гриппа, превращают нас в оппонентов, противников, врагов, заставляют спорить до хрипоты за свои «принципы». Но стоит поработать вместе – и мы выходим на некоторый общий фундамент – фундамент общих ценностей, общих взглядов, общей истории. Как мало, оказывается, нужно, чтобы прийти к пониманию – просто поработать вместе! И как часто случается, что именно на это не хватает времени и терпения…

Во время этих слушаний я впервые пригляделся к нашим депутатам-аграрникам. И полюбил этих людей. По ним прошлась паровым катком самая нелепая экономическая система, какую только можно придумать. Но не смогла убить чувство юмора, деловую хватку, крестьянскую мудрость и хитрецу, неброский, но непоколебимый патриотизм. Да и им, кажется, понравился председатель палаты, добровольно, а не по обязанности, ввязавшийся в подготовку аграрного Съезда, терпеливо разбирающийся в деталях, воюющий с халтурой, дожимающий правовые документы до нужных «кондиций». Взаимная симпатия, зародившаяся в рабочей группе, заложила основу сотрудничества на последующие годы…

По итогам дискуссий в аграрной группе, мне пришлось существенно пересмотреть свои представления о частной собственности на землю. Главный вопрос экономической реформы в аграрном секторе – вовсе не форма собственности на землю, а механизм использования земельной ренты – дохода, который приносит земля. Если этот доход уходит от земли, а не инвестируется в нее, – эта земля никогда не будет богатой и процветающей. В этом смысле нет существенной разницы, как конкретно это делается – через механизм частной собственности на землю или государственный административно-хозяйственный «насос».