– Да чего там было защищать… – покачал головой Кашин. – Дети же. Гришка, кстати, теперь в полном порядке, хотя вот ведь был оболтус из оболтусов… Значит, говоришь, проблемы были другие, а теперь вот такие? Да? А я, дурак, думал, что у таких шишек, как ты, в какую сторону ни посмотри, чистый горизонт приятных событий.

– Вот именно, – хмыкнул Рыбкин. – В смысле приятных событий горизонт абсолютно чист.

– Ты фиксировать побои собираешься? – спросил Кашин.

– Ты сейчас о чем? – поднял брови Рыбкин.

– Все о том же, – пожал плечами Кашин. – Травмпункт, заявление, показания очевидцев. Свидетели избиения были?

– Полно, – ответил Рыбкин. – Почти весь совет директоров, да и вообще все топы стояли у окон. Ты же знаешь, хлеба и зрелищ. Безбабный. Вахтеры, думаю. Такое представление грех пропустить.

– Ну? – оживился Кашин.

– Не прокатит, – сказал Рыбкин. – Не будет свидетелей.

– Не захотят давать показания против шефа? – не понял Кашин.

– Не знаю, – задумался Рыбкин. – Я, пока в такси ехал, пытался позвонить кое-кому. Похоже, я заблокирован. Всеми. Да, кстати, Борька какие-то дурацкие разговоры заводил с утра. Я же у него ночевал. Про вынужденное предательство. Понимаешь?

– Подожди-подожди, – прищурился Кашин и заорал в трубку. – Гришка! Привет! Как дела? Слушай. Не в службу, а в дружбу. Нужно приютить одного чувака. Да, спрятать. Отвечаю. Порядочней не бывает. Да знаю я, что и свиньи бывают порядочными. Понял-понял. Как ты сказал? Спросить Махрама? И ключи даст? Ясно. Спасибо, дорогой. Подробности чуть позже. Буду должен!

– Гришка? – переспросил Рыбкин.

– Ну, да, – подмигнул Рыбкину Кашин. – Твой детский враг. Сам же напомнил. Только ты не дергайся. Я же ему твое имя не назвал? Хотя он выпытает. Проныра же. Он теперь этот… как же, мать твою… девелопер! Язык сломаешь.

– Гришка Грюканов девелопер? – удивился Рыбкин.

– Ты только у меня ничего не спрашивай, – посоветовал Кашин. – Я в этом не разбираюсь. Он мутит там что-то с недвижимостью, квартиру себе ремонтирует на Бакунинской, да, вот такие возможности у человека, и может приютить тебя. Там, конечно, еще бригада трудится и будет трудиться, но кое-какие комнаты уже готовы. Тряпку бросишь у порога, чтобы не таскать побелку, и все. Комплект постельного белья я тебе дам. Там только кровать. Понимаешь? Возвращать белье не нужно. Оно старое.

– Боже мой, – пробормотал Рыбкин. – «Как низко я пала»[13]…

– Не поймаешь, – засмеялся Кашин. – Ты же знаешь, кино моя страсть. Италия. 1974 год. В главной роли любимчик моей жены. Микеле Плачидо.

– Каменный век… – схватился за голову Рыбкин. – Мы с тобой старые, как…

– Отходы жизнедеятельности одного вымершего животного, – согласился Кашин. – Так на чем мы остановились? Борька вел какие-то разговоры про предательство. Хочешь позвонить ему с моего телефона?

– Пока нет, – задумался Рыбкин.

Что-то не сходилось.

– Послушай, – поморщился Кашин. – Из нас двоих один – директор большого предприятия. Даже я сказал бы – очень большого предприятия. Не я, а ты. Понимаешь? Ты. Вспомнил? Вот. Теперь успокойся и скажи, что собираешься делать. Пока что я понял лишь одно, тестя ты сажать не хочешь.

– Я хочу найти Сашку, – сказал Рыбкин.

– Стоп, – схватился за голову, взъерошил вихры Кашин. – Вот после всего этого ты хочешь найти свою Сашку?

– Да, – сказал Рыбкин.

– А ты понимаешь, что вот эта твоя Сашка и могла стать причиной произошедшего? – спросил Кашин.

– С трудом, – признался Рыбкин. – Как-то раньше Клинского особо не интересовало, кем я увлекаюсь. Он сам не ангел.

– То, что он не ангел, я уже понял, – вздохнул Кашин. – Но ты же сам сказал, что твоя Сашка – это что-то особенное. Вот и Клинский себя повел… по-особенному. Понимаешь?