– Значит, в этом секрет, – понял Горохов. – Тогда ты не полный ноль. Я, правда, последнего и не предполагал. Только есть ведь еще одно. Каким бы ты ни был хорошим работником, а я помню, как Сергей Сергеевич расхваливал тебя в прошлом году, дорогого стоит, услышать от такого зубра – «приятно, когда можно не умалчивать, что этот кент – мой зять». Так вот, несмотря на все это, можно ведь все потерять.

– То есть? – не понял Рыбкин.

– Ну, – Горохов поморщился, взъерошил левой рукой волосы, – вот смотри. Предположим, ты поругался с Сергеем Сергеевичем. Вдрызг. Не знаю… оскорбил его. Украл что-то. Прокололся. Нанес ущерб компании. Еще что-то сделал. И он тебя уволил. Понимаешь, каким бы ты ни был бесценным работником – это не гарантия, что ты в корпорации навсегда. Все решает он. Так?

– Так, – согласился Рыбкин и вспомнил фотографию, которая висела у него на кухне. Ольга Клинская в обнимку со своим папашей. Черт возьми, а ведь они похожи. Не той похожестью, что выписана на лице, а чем-то большим…

– И все, – развел руками и тут же снова схватился за руль Горохов. – И был ты управляющим директором с кучей грамот и вымпелов, и стал полным нулем. Хочешь поспорить?

– Не хочу, – вздохнул Рыбкин. – Но кое-что сказать могу. Во-первых, кучи грамот и вымпелов у меня нет. Это ты, Борька, ввернул что-то из далекого прошлого. Во-вторых, определенное количество акций предприятия, в котором я работаю уже больше двадцати лет, это, знаешь ли, некая подушка. Солидная, сразу скажем.

– А не лучше ли держать деньги в наличных? – прищурился Горохов. – Акции-фигации… Несерьезно как-то. Ты, блин, как будто в Европе. Сегодня у тебя есть эти акции, а завтра уже нет.

– Они есть, – твердо сказал Рыбкин. – А если бы я держал свой доход в наличных, то его сейчас было бы раз в десять меньше. И да, я понимаю, что мы не совсем в Европе, но и не в Африке тоже.

– В Африке полно приличных стран, – заметил Горохов.

– Вот и езжай в свою Африку, – пробормотал Рыбкин. – Вечно тебе глупости всякие в голову лезут. Если хочешь знать – мои двадцать с лишним лет в нашей фирме – это лучшая рекомендация. Оторвут с руками, только попросись. Я уж не говорю про конкурентов. Да и тебе нечего ныть. Такие работники, как ты, на дороге не валяются.

– Это точно, – задумался Горохов. – Они бредут по обочинам. Толпами.

– Я не понял, что ты там заикался про два нуля? – спросил Рыбкин. – Второй-то какой?

– Да дома, – махнул рукой Горохов. – Есть такое ощущение… Иногда кажется, что вот-вот Нинка проколется. Приедет со своего приюта или еще откуда. Да хоть с отдыха. И забудет, что я ее муж Борька Горохов. Снимет с себя платье и повесит его на меня, как на спинку стула. Я мебель, Рыбкин.

– Ты бредишь, Борька? – поинтересовался Рыбкин.

– Скорее всего, – усмехнулся Горохов и спросил. – Что бы ты сделал, если бы тебе предложили поступить подло?

– Сложный вопрос, – задумался Рыбкин.

– Это простой вопрос, Рыбкин! – замотал головой Горохов. – Проще не бывает! Что бы ты сделал, если бы тебе предложили поступить подло?

– Не знаю… – ответил Рыбкин. – Хотелось бы сказать, что послал бы… Но мало ли. Вдруг у них в заложниках моя дочь? У тех, кто предложил. Как тебе такой вариант?

– А если в заложниках ты сам? – спросил Горохов. – Вот смотри. Я снабженец. Неплохой, хотя работка-то так себе. Нарабатывай, копи связи, а потом пользуйся. Да и что там пользоваться, когда за тобой такая махина и авторитет Клинского. Да еще и тень от его конторы, которая, как ты знаешь, всюду, где ее последыши. И не захочешь, а будешь хорошим работником. Главное, не зарываться. Не воровать… много. Не упускать ничего. Отрабатывать, мать твою! Да хоть как ты!