– Спасибо, – поблагодарил Антушева, которого такой подход вполне устраивал.

Наладить отношения можно и позже, рассудил он, и устроившись на углу стола, который в кабинете был единственным, погрузился в изучение материалов дела, точнее, сразу трех дел, сведенных воедино. В каждом из трех случаев следственные действия проводили разные сотрудники. Безусловно ситуация осложнялась и тем обстоятельством, что после назначения стационарной СПЭ какая бы то ни было работа по всем трем эпизодам, вменяемым так называемому «Вологодскому мяснику», практически прекратилась.

Хорошо еще, что опера подсуетились и успели хоть как-то зафиксировать показания Пименова – среди бумаг Александр Валерьевич нашел стандартный бланк объяснения, заполненный пенсионером собственноручно. Не то чтобы Антушев надеялся почерпнуть оттуда что-то кроме того, что уже тезисно довел до него ранее Балаев, но в пересказе хорошо, а из первых рук все же предпочтительнее.

В прошлом году он, сам того не желая, какими-то окольными путями забрел на сайт Института графоанализа Инессы Гольдберг – организации, базирующейся в Тель-Авиве и занимающейся мультидисциплинарным исследованием почерка. Там была размещена статья «Графология: почерк серийных убийц». Автор – некая Шейла Лоу, англичанка с сорокалетним опытом работы в судебной графологии. Строго говоря, серьезные ученые во всем мире к графологии относятся кто с презрением, кто с подозрением, и соответственно называют либо недонаукой, либо чуть помягче – научно сомнительной практикой. Александр Валерьевич был об этом конечно же наслышан, но на присутствовавшее в названии статьи словосочетание «серийных убийц» не среагировать не мог и естественно принял стойку, как пойнтер, учуявший прячущуюся в высокой траве птицу. А вдруг?

Во вступительном слове говорилось о, в общем-то, разумных вещах. Ну кто станет оспаривать постулат о том, что почерк, так же, как и личность, состоит из тысячи переменных? Да и следовавшее за ним утверждение, что почерк дает важную информацию о мотивации, личностных особенностях, психологическом благополучии или неблагополучии человека, не противоречило чисто интуитивным соображениям Антушева на сей счет. Но далее следовал графологический анализ писем, написанных несколькими известными британскими маньяками, отправившими на тот свет множество людей, и на основании этого анализа, автор брала на себя смелость предложить ряд критериев, по которым, якобы, можно с высокой степенью объективности установить, принадлежит ли тот или иной почерк серийному убийце.

Тогда – год назад – Александр Валерьевич, которого работа в розыске превратила в закоренелого скептика, вынес суровый приговор прочитанному: чушь собачья! Но с оговоркой: пока не доказано обратное. После чего, казалось, позабыл и о Лоу, и о ее статье. Теперь вот выяснилось, что не позабыл. Больше того, намеревался проверить спорную теорию на практике. Как там у нее? Почерк в высшей степени ригидный, тесный, в форме доминируют углы? И вместо того, чтобы, как он обычно поступал, вчитываться, скрупулезно вникая в содержание, полковник Антушев на полном серьезе стал всматриваться в особенности написания.

Как он не примерялся, ничего не вышло. То ли глаз у него был не под то заточен, то ли сформулированные Шейлой Лоу особенности почерка были недостаточно четко преподнесены читателям, то ли это и впрямь была чушь собачья… Так или иначе, но графологом Антушев оказался никудышным. Поупорствовав некоторое время в намерении добиться хоть какого-то результата, он эту затею бросил. Единственным плодом титанических усилий бывалого оперативника стала выявленная им в слове «пистолет» грамматическая ошибка – Пименов почему-то написал его через «а», причем, дважды. «Серийник» же он или нет с точки зрения британской графологини, так и осталось за кадром. А и нефиг было лезть в чужой огород! – сказал себе сыщик, оставив в покое объяснение и переключившись на другие документы…