Немного перекусив на завтрак, ни на секунду не забывая про обещанный ему сыр, Дима выдвинулся в сторону одного из многочисленных спальных районов Москвы, где недавно был построен огромный каменный храм, в котором и служил Митч. Ехать пришлось долго, сам Дима жил много ближе к центру города, но все же он успел добраться к началу службы.

Никогда не признавая в себе полноценного христианина, Дима практически ничего не знал о внутренней кухне этой религии, хотя прожил в ее кружении всю жизнь. Все, начиная от службы и одеяния священнослужителей, заканчивая внутренним убранством храмов, казалось для Димы непонятным и странным. По его наблюдениям типичная религиозность людей везде была одинакова, что в России, что в Тибете, что где бы то ни было еще. Люди сводили поклонение Божественному к слепому повторению давно заученных обрядов, не задумываясь ни о смыслах совершаемого, ни о последствиях. Коллективное заменило личностное, ритуал заменил таинство, будничность заменила торжественность. Присутствовать в кругу таких общин Диме было скучно и даже отчасти брезгливо. Он предпочитал духовное уединение коллективным торжествам, поэтому его поездка ранним субботним утром было даже чем-то жертвенным, данью уважения своему духовному другу вопреки собственным привычкам и устоям.

Несмотря на явное внешнее отличие Митча от сослуживцев, разглядеть его было не так просто среди большого количества прихожан и духовенства в практически одинаковых облачениях, среди которого как на подбор выстроились на амвоне молодые худощавые люди, помогающие заметно выделяющемуся из них габаритами главному священнослужителю везти службу.

Ближе к середине службы Дима все-таки смог найти японца и пересечься с ним взглядом. Митч, не скрывая радости, широко улыбнулся в ответ и незаметно для остальных поклонился в традиционной японской манере.

«Хоть ты и православный, а все равно японец!» – в шутку отметил Дима.

Ближе к концу службы Дима уже стал заметно уставать от нахождения на одном месте, постоянно озираясь вокруг в поисках свободной скамейки. Его желудок однозначно давал понять, что подвиги голодания сегодня не числятся в расписании. Но тут Дима заметил, как Митч подошел к группе девушек-певчих, что-то им сказал, указывая в сторону друга. Одна из них, улыбнувшись и кивнув в ответ, быстро и воздушно просочилась сквозь прихожан и подошла к Диме:

–Вы Дима? Здравствуйте! Михаил просил вас предупредить, что служба скоро закончится. Я провожу вас в трапезную.

– Кто? Михаил?

– Ах да, простите, Митч, – девушка звонко хихикнула, – у нас здесь принято звать его по духовному имени, Михаилом, в честь Михаила Архангела, – девушка перекрестилась, взглянув на одну из ближайших икон.

– Вижу, не один я занимаюсь тем, что придумываю Митчу имена, – улыбнулся Дима.

– У нас так принято в Православии, давать духовные имена своим чадам, – девушка взяла Диму за руку и повела к боковому выходу, – трапезная в отдельном здании, пройдемте. Остальные скоро подойдут, батюшка уже вышел на амвон с проповедью, служба заканчивается.

Хват девушки был на удивление крепким и уверенным, что сильно контрастировало с ее хрупкой и утонченной внешностью. Выходя во двор, Дима успел краем глаза покоситься на икону: фигура Архангела Михаила, судя по надписи под ней, хоть и принадлежала существу воинственному, но внешностью сильно напоминала служителей, была худощавой и узкоплечей. Дима тут же вспомнил изображение гневных божеств в буддизме и индуизме, явно придерживающихся противоположных взглядов на то, как должен выглядеть духовный защитник.