Далее Евангелие повествует, как отец издалека видит своего сына и выбегает к нему навстречу. Бросается к нему в объятия. И когда сын начинает заученно говорить: «Отче, согрешил я на небо и пред тобою и уже недостоин называться твоим сыном», отец не дает ему даже договорить, чтобы тот принял его в число наемников, а говорит такие странные и удивительные слова: «Принесите лучшую одежду. Дайте обувь ему на ноги. Заколите упитанного тельца – будем пить и веселиться». И вот что главное: «Дайте ему перстень с моей руки».

Перстень в древнем мире – очень важный символ, и не просто символ, это печать, подпись, перстень – это имя. Перстень – это все достояние человека. Перстнем запечатывали документы, векселя, долговые расписки. И вот сын, который только что промотал все, вдруг получает полный доступ ко всем богатствам своего отца. Раньше у него было немного, и то он промотал, а с этим перстнем отец отдает ему все свое состояние. Удивительная история.

И начинают все веселиться, радоваться. И старший сын возвращается с работы и не понимает, что случилось. Ему докладывают, что его брат нашелся живым и отец устроил пир. А старший обижается: как же так, его надо было выпороть, на порог не пускать. Действительно, если уж брать, так только как раба или наемника – пускай отрабатывает свой долг перед отцом.

А отец выходит и к старшему, так же к нему подходит и просит его войти в этот пир, просит его так же радоваться и веселиться. Тот не хочет и говорит отцу укорительные слова: «Я всю жизнь у тебя работаю, и ты мне не дал даже козленочка, чтобы я мог порадоваться со своими друзьями. А этот твой сын (даже не «брат мой», а «твой сын») расточил твое имение с блудницами и блудниками, и ты ради него устраиваешь пир?!»

И вот отец ему говорит, и эти слова звучат в контексте этой главы Евангелия от Иоанна совсем иначе: «Сын, ведь, все мое – твое». И вдруг оказывается, что и этому от отца надо только козленочка, и больше ничего. А ведь отец отдает все свое и младшему, и старшему. «Все мое – твое», – говорит отец, который является образом Бога Отца по отношению к человеку. «Все мое – твое», – это слова Бога.

Когда человеку не надо этого, а надо только здоровья, семейного благополучия и успехов в труде – это все Божие. А все, что Христос говорит в Евангелии, – это прежде всего любовь. И не просто любовь в смысле удовольствия, а любовь крестная. Любовь к врагам, например. Любовь к обидящим и ненавидящим, то, чего нам так не хочется делать. Любовь ко всему, что сотворил Бог. Любовь, как писал Силуан Афонский, даже к тем, кто в аду мучается. Даже к ним! Неужели, Бог перестает любить человека, если тот в аду? Вот эту любовь хочешь? Эта любовь тебе нужна? К такой любви ты хочешь приобщиться?

Если человек хочет приобщиться к такой любви, если человек хочет так начать дышать, думать, мыслить, смотреть, слышать, действовать, как Христос, он в ответ может только сказать такие же слова, как сын говорит отцу: «Все мое – твое». Не чуть-чуть того, что я могу дать. Например, отпостился – и все, теперь могу жить как хочу. Утренние и вечерние молитвы прочел – все, извините, теперь остальная часть жизни моя.

Сделал доброе дело – все, теперь с меня взятки гладки, я отработал, я отдал тебе то, что надо отдавать.

А теперь, простите, начинается моя жизнь. Если будет так, то Церковь всегда будет симулякром: либо структурой, либо бизнес-сообществом, либо политической организацией, либо комбинатом по удовлетворению услуг. А если вдруг у нас родится жажда любви, жажда Бога, желание чувствовать и иметь те же чувства, как у Христа, тогда это выйдет на центральное место и засияет, как уже бывало не раз в истории Церкви, в истории христианства. И тогда Церковь сможет просвещать.