Внезапно на языке появляется металлический привкус. Только сейчас до меня доходит, что прикусил губу. Я вытираю её пальцем. Кончик в крови. Красной, как моя совесть. Красной, словно вина. Это мой грязный палец, который свёл с ума немало девушек. В том числе Брайони. Очень, очень часто Брайони.

Я сглатываю. А после принимаю звонок.

– Привет, Брай.

На экране появляется осунувшееся лицо. Брайони так близко, что, кажется, просто протяни руку и вытащишь её к себе. Между её губ зажат сигаретный фильтр. Брайони ставит телефон перед собой, держа в руке машинку для набивки самокруток. Невольно обращаю внимание на её желтые и грязные ногти. Когда мы познакомились, у неё были волосы как у Рапунцель – длинные, шелковистые и белокурые. Брайони ухаживала за ними дорогими средствами из парикмахерской. Теперь тусклыми и жирными прядями они свисают по обе стороны от лица. Интересно, почему такое чёткое изображение? Похоже, у неё новый телефон, и это меня беспокоит. Обычно данный факт не имеет особого значения, но если у того, кто живёт на улице, вдруг появляется хороший телефон, это всегда означает что-то плохое. Иначе откуда деньги?

Вопрос на засыпку, Оскар.

– Привет, придурок.

Сигарета загорается ярче, когда она затягивается. Затем Брайони выпускает дым через губы. Мгновение я ничего не вижу, пока она не начинает махать рукой. При этом мобильный телефон переворачивается. Я вижу матрас без простыней и шерстяное одеяло на полу какого-то полуразрушенного здания. Где-то на заднем плане лает собака. На матрасе пятна от мочи.

Она снова устанавливает телефон.

– Как дела?

– Никак. Зачем звонишь?

– Я всегда звоню.

Это правда. Брайони похожа на колонию блох. Если уж заведутся, не отделаешься.

– Откуда у тебя телефон?

Едва прислоняюсь плечом к сараю, передергиваюсь от холодного и резкого голоса Уильяма, который доносится сквозь щели в деревянной стене. Ситуация – полный сюр. Сталкиваются моя старая жизнь и новая. Обе как будто дёргают меня за руки, пока я мечусь между двумя вселенными.

Брайони искривляет губы в притворной улыбке, которая обычно появляется, когда ты радуешься тому, что другой человек видит больше. Смотрит глубже. Между тем она не торопится с ответом. Делает ещё одну глубокую затяжку, прежде чем затушить сигарету об стол. Интересно, кому принадлежит этот стол? Где, чёрт возьми, она торчит?

– Ты бы это знал, если бы был здесь, Джонс.

После каждого выдоха перед моим лицом возникают облачка пара.

– Ты снова встречалась с Тайроном?

– Возможно, – пожимает она плечами.

Я на мгновение прикрываю глаза, чтобы не слететь с катушек, и, только досчитав до десяти, снова их открываю.

– Что это значит, Брай? Этот парень – мудак.

– Такой же, как ты? – Брайони перегибается через стол, и на несколько секунд бутылка дешёвого холодного чая загораживает камеру, пока она пьёт. Закончив, она добавляет: – Тебя же не беспокоило, что я тусовалась с тобой. Конечно, с чего бы? Ты мог меня трахать, когда хотел. Где хотел. Так жёстко, как хотел. Но если я свяжусь с другим мудаком, кроме тебя – нет, ни хрена, так не пойдёт. Это может плохо кончиться для меня, не так ли? Для моего сердца, которое так важно для тебя? – Она издаёт горький смешок. – Оскар, морда моя, не выставляй себя дураком.

– Это немного другое. По-твоему, я мудак из-за того, что бросил тебя. Но Тайрон, несмотря на то, что всё ещё с тобой, такой благодаря своим поступкам, Брай.

– Благодаря своим поступкам, Брай, – раздражённо передразнивает она писклявым голосом. – Подумай ещё раз, Джонс. Мы живём в Бронксе. Здесь каждый день происходит какое-то дерьмо. Избежать его не удаётся никому.