– Потому что это бесполезно.

– А что, если ты ошибаешься?

– Не буду врать, – я отталкиваюсь от стены, иду к нему и сажусь на спинку дивана напротив. – Мне все равно, почему он так поступил. Уайетт изменился, когда перешел во вторую лигу. Знаешь, он ведь просто сверхталантливый парень, которого сразу после первого курса колледжа заметила и купила Лига Национальной ассоциации студенческого спорта. У него появилась мания величия. Вечеринки, алкоголь. Было ясно, что в какой-то момент появятся и поклонницы. Звезды хоккея – они такие. Они не остаются на всю жизнь с первой любовью.

Нокс потирает челюсть:

– Можно я расскажу, что произошло на самом деле?

– Я смотрела видео, Нокс. Я знаю, что произошло. В подробностях и красках.

– Но если ты…

– Хватит его защищать! – он замолкает, когда я вскакиваю со спинки дивана и перебиваю его. – Он твой лучший друг, и ты скажешь что угодно, лишь бы ему помочь, это и так понятно. Но он все испортил, ясно? И да, может, мне тяжело, может, я еще не смирилась, но я смирюсь: не сегодня, не завтра, но когда-нибудь точно. А если я начну думать о том, что тогда случилось, то все начнется сначала, и поэтому я просто не хочу знать. Так что брось эту тему, Нокс, серьезно. Я хочу жить дальше, и не смогу, если о нем постоянно будут говорить, даже когда его нет рядом.

Мы проводим ожесточенную дуэль в гляделки. Три моргания спустя Нокс вздыхает и поднимает руки в знак капитуляции:

– Хватит, Мур. Ты выиграла. Могу я теперь взять твой ноутбук?

– Если поможешь мне с покупками, я разрешу тебе взять его до следующей недели.

Нокс встает и проводит рукой по волосам:

– Идет. Будешь закупаться на Хэллоуин?

– И едой для гостей. Поставщик не приедет.

– Да? Почему?

– Потому что Дэниел не слушает дедушку.

– Что?

– Ничего, – я беру из шкафа куртку. – Ты идешь?

– Ага. Эй, Ариа, в этом году ты снова будешь изображать выколотые глаза?

– Нет.

Мы выходим на прохладный осенний воздух. Нокс нажимает кнопку на автомобильном ключе, и мы садимся в «Рейндж Ровер».

– А кем тогда будешь?

– Не знаю. Может, заплесневелой тыквой.

Он усмехается, заводя двигатель:

– Ты чудовище. Аспен не выдержит две такие.

– А ты кем будешь?

– Трусами.

Я пристально смотрю на него:

– Ты серьезно?

– Трусы будут из картона. Они будут закрывать все мое тело, и наружу будут выглядывать только руки, ноги и голова. Будет очень круто.

– Ты такой чудной, Нокс.

– И это мне говорит сумасшедшая, которая болтает сама с собой.

Я улыбаюсь, но потом понимаю, что Нокс едет в «Таргет» и, конечно же, не налево, налево, налево, мимо задворок. Улыбка застывает на моем лице, когда я выглядываю в окно и впервые за много лет проезжаю мимо дома своего бывшего парня. Дом, в котором я провела большую часть своей юности. Белая веранда с железными подвесными качелями, ржавыми и без верха, совсем запущенными, как будто там больше никто не живет.

Именно в этом доме его мама заключила меня в объятия, когда папа сбежал в Хэмптон, а я не хотела обсуждать это со своей мамой. В этом доме мы с Уайеттом проводили наши первые киновечера. Наши первые поцелуи становились все жарче и жарче, и мы хотели все больше, больше, больше друг друга, так много, что всегда будет мало.

– Эй, Ариа, – Нокс указывает на сосновый лес у подножья гор Баттермилк. – Помнишь, как мы однажды ночью видели двух волков?

Я прослеживаю его взгляд и тяжело усмехаюсь:

– С тринадцатью другими. Да. Мы забрались на дерево.

– Зимой, – отвечает Нокс. – Было так холодно, зуб на зуб не попадал.

– Ты засунул руки в штаны, – вспоминаю я, – и зажал их между ног.

– А ты разбрасывала жвачку. Думала, что волки съедят ее и склеят челюсти.