Прежнее здание школы находилось в стороне от деревни Младенск. Здание представляло собой большой деревянный дом из толстых бревен. Широкие окна сделаны из мощных дубовых брусьев. Внутренняя часть школы делилась пополам длинным коридором, в который своими дверями выходили классные комнаты. Отопление было печное. Со временем кирпичную кладку одели в бочкообразный футляр из жестяного листа. В зимнюю стужу на переменах ученики старались поближе протиснуться к печке. Тепла не всегда хватало, тогда за партами разрешалось сидеть в пальто. А учителя остались в памяти стоящими у классной доски, и на плечах у них накинуты пальто или теплые шали.

За школой была разбита спортивная площадка с деревянными брусьями, вкопанными в землю, с «П» – образной стойкой, к верхнему брусу которой крепились гимнастические кольца, толстый пеньковый канат и гладкий шест до самой земли. Рядом был песчаный сектор для прыжков. Школьный двор опоясывала штакетная изгородь. Через дорогу стоял старенький флигель. Он был разделен на две части с отдельными входами. С одной стороны, жила семья директора школы, с другой стороны в разное время размещались то учебные классы, то пионерская комната с библиотекой. От флигеля тянулся до самой речки Вельи овощник, за домом был разбит школьный яблоневый сад и огород с посадками картофеля. Все школьные годы мы по первому снегу становились на лыжи и в ближайшем лесу заготавливали еловый лапник, которым обвязывали яблони, чтобы уберечь их от зайцев и мышей.

В любое время года к школе стекалась детвора из ближних деревень по устойчивым тропинкам, набитым сотнями пар ног. Среди старших ребят в одном классе могли учиться дети трех – четырех возрастных групп из-за прокатившейся в наших краях кровавой войны. Особенно тяжелая обстановка была в первые годы. В школе было несколько параллельных классов. Занятия проходили в две смены. Мои старшие братья вернулись с матерью после немецкого концлагеря под осень 1944 года и были вынуждены приспосабливаться к учебе без учебников, без тетрадей. Писали химическими карандашами между газетных строк, на обрывках обоев. Я помню, как братья готовили чернила из свёкольного сока. То есть, сразу после войны школа моих братьев в Жиздринском районе ничем не отличалась от школы Перемышльского района, о которой я рассказываю в первой главе.

Первыми моими книжками были стихи Елены Благининой, Агнии Барто и рассказы о природе Чарушина. С этих книг у меня и началось знакомство с литературой в начальных классах. Мне было учиться гораздо легче, чем братьям. У меня были новые учебники, тетради, настоящие письменные принадлежности: ручка, карандаши, сухие чернила в таблетках. Все эти вещи я собирал в котомку – сумку, сшитую матерью вручную из рептужастой (вафельной) ткани, и шел в школу. Сухие чернила растворял в теплой воде и заливал в какой-нибудь пузырек из-под лекарства. Пузырек в сумке постоянно переворачивался, от этого сумка была в чернильных пятнах. Только через несколько лет появились чернильницы – невыливайки, а потом и авторучки.

Наш класс с детьми рождения 1945 года впервые был однородным по возрасту и относительно малочисленным из-за войны, даже отпала необходимость в параллельных классах. Мы быстро перезнакомились, хотя были из разных деревень и за четыре года начальных классов стали единой семьей под присмотром нашей первой учительницы Марии Петровны Машлаковой.

Мария Петровна была простой сельской женщиной, кроткой по характеру. Она никогда не повышала на нас голоса, даже когда мы доставляли ей неприятности своим поведением. И мы относились к своей учительнице с уважением. Я не знаю ни одного случая, чтобы кто-то из класса надерзил ей или выразил какую-то обиду. К Новому году по инициативе девочек в классе собирали медяки. На них покупали неизменно одну и ту же пудру с изображением лебедей на маленьких картонных коробочках и дарили учительнице, а в ответ получали пригоршню конфет – подушечек, называемых у нас «дунькиной радостью», завернутых в кулёк из газеты.