В нашей эскадрилье служили люди разных национальностей: русские, татары, грузины, армяне, украинцы, евреи, адыгейцы и другие. Мы жили дружно, много рассказывали друг другу о родине, природе и культуре своих народов. После войны мы пообещали навестить друг друга.

Мы же ночные бомбардировщики, и на самолёт мы же и подвешивали бомбы. На вылет боекомплект подвешивался, но делали всё это таким образом: оружейник приходит, я становлюсь на четвереньки, мне на спину кладут бомбу, я заползаю под самолёт, приподнимаюсь на руках, оружейник цепляет бомбу за специальное приспособление, где она должна висеть, подключает как надо, и только после этого я вылезаю. И вот таким вот образом, не важно, грязь, вода, снег, вот только на коленках, на четвереньках заползаешь под самолёт и подвешиваешь такие бомбы. Это работа механика, она не видна и не слышна, но мы делали так.

В октябре 1944 года 1-й Прибалтийский фронт вошёл в состав 3-го Белорусского фронта, и начались бои на территории Германии. Первым немецким городом, взятым при помощи нашего полка, был Иссенбург. Затем начался штурм Кёнигсберга. В январе и феврале 1945 года мы совершали до десяти ночных вылетов, так как аэродром был неподалёку от Кёнигсберга.

Во время штурма Кёнигсберга наш полк совершил более 4000 боевых вылетов. 9 апреля 1945 года город был взят, а фашисты были вытеснены на полуостров Пиллау[6], где продолжались бои даже после капитуляции Германии.

Уже после освобождения Кёнигсберга я находился на аэродроме, обслуживал свой самолёт. И вдруг из леса выходит группа немцев, вооружённых, в строю, и направляется ко мне. А никого нет, все на обеде. В общем-то, уже вроде как война окончилась. И они идут ко мне. Я за пулемёт. Взял их на мушку, ну, думаю, ну что, один я их разве удержу? Ну попытаюсь, пускай как получится. Они подошли ко мне, сложили оружие, выстроились и стоят. Я вызвал караул, подождал, в конце концов прибыл караул, и их всех увели.

В июне 1945 года я получил отпуск и вернулся в Орск, но моего отца уже не было в живых – он умер весной 1944 года. После отпуска я вернулся в 390-й полк, который к тому времени дислоцировался во Львове.

С августа 1945 по апрель 1947 года я служил бортмехаником на самолётах Ли-2. Я многократно вылетал с командиром эскадрильи Юхановым, выполняя различные задания, в том числе перевозя лётчиков в Куйбышев для подготовки на Ил-2. В 1946 году я освоил трофейный немецкий самолёт «Зибел»[7], так как мне помогло знание немецкого языка, выученного в школе. Когда комэск Юханов узнал, что я разобрался с ним, с этим самолётом, он сказал:

– Сейчас полетим!

Взял меня, я, конечно, не возражал, мне было интересно.

– Ты будешь управлять двигателями, я буду пилотировать!

Приказ есть приказ. И вот мы с ним вместе взлетаем, делаем круг над аэродромом, приземляемся. Я остался доволен полётом. Летал на этом самолёте несколько месяцев, пока его не отправили в Москву. Салон его был весь покрыт шёлком, сиденья кожаные. Ну, говорили, вроде бы как самолёт Гитлера даже.

В марте 48-го года меня списали. Я летал тогда на самолёте Ли-2 бортмехаником. И списали меня по контузии. Я стал резко терять вес. В 1961 году мой вес был 48 килограмм. Вот только благодаря тому, что в послевоенные годы нас не бросали, меня вылечили. В поликлинике завода синтезспирта была врач такая, Гетманская, и вот она была невропатологом очень хорошим, она меня поставила на ноги. Я после этого уже почувствовал себя здоровым человеком.

Я был демобилизован и вернулся в Орск. За годы войны я обслужил 488 боевых вылетов. При этом меня должны были наградить ещё орденом, но не наградили, потому что я имел несколько приводов в НКВД. Более того, там ещё за оборону Кавказа медалью не наградили, потому что меня в это время передислоцировали срочно в Мордовию, и мы как-то выпали из этого списка, похоже. Ну, это не важно. Ведь мы воевали не из-за наград, по большому счёту, а из-за того, что надо было проводить свою боевую работу, ту, которую мы умели. Мы её и проводили.