– А баня у вас есть?

– Да, есть!

– Затопите?

– Конечно, сынки, затопим!

Мы пошли на поле обслуживать самолёты. У нас были ночные полёты. Возвращаемся, смотрим: а где же баня-то? Бани-то нет никакой. Одни избушки стоят. Заходим в дом, у хозяйки спрашиваем:

– А где эта баня-то?

Она показывает на печь, говорит, вот это баня. Я таких бань не видел никогда, решили посмотреть. Оказывается, надо в эту баню прям в топку залазить. Она была хорошо протоплена, прогрета. Залазишь в топку, и внутри можно сидеть, и мыться, и париться. Идеальная баня была. Просто классная. Так она нам сильно понравилась. Особенно после холода, осенней грязи и слякоти. Это была вообще чудеснейшая баня. Первая такая баня, которую я увидел в своей жизни, она была очень интересная.

Бои были жестокие, и Витебск несколько раз переходил из рук в руки. В 390-м полку также были большие потери. В июле 1944 года после ожесточённых боёв Витебск был освобождён, за что наш полк наградили орденом Александра Невского.

Моя первая награда – орден Красной Звезды – была получена за бои под Витебском. В одном из боёв наш самолёт был сбит и сел на нейтральной полосе. Ночью мы с командиром эвакуировали его, погрузив хвостом на машину. Путь впереди проверяли щупами, чтобы не подорваться на минах.

Когда мы в лесах Белоруссии сбрасывали продукты и вооружение нашей окружённой группе, нас сбили, с трудом посадили самолёт на деревья. Летали тогда в это время в самолёте Ли-2. Командир экипажа со штурманом ушли. Меня оставили рядом с самолётом. Мне приказали, если что, вот с пулемёта стреляй, никого не подпускай. И вот сижу я, и вдруг выходит из леса человек и кричит мне:

– Эй, чóловек, чóловек!

Я пулемёт держу на мушке, в ответ кричу:

– Что тебе надо?

Он говорит:

– Вот я тебе поесть принёс, твой командир велел тебе принести!

И на пенёк ставит горшок с продуктами и кринку молока и уходит. Получается, в это время я должен бросить свой самолёт и идти туда, а я ведь не могу, не хочу уходить и бросать. Ну, всё-таки голод не тётка, захотелось есть, сбегал, взял картошку отварную в мундире, да и молоко. И как стало хорошо, когда поел. Чуть позже прибыл техсостав, и мы эвакуировали самолёт.

Однажды был налёт на наш аэродром. А в это время я ремонтировал свой самолёт, для чего разобрал, прочистил карбюратор и занимался его сборкой, причём его нельзя бросить, не собрав, потому что надо все винты поставить на место. Не дай бог все эти жиклёры рассыпятся.

Мимо меня бегут мои товарищи и кричат:

– Фагим, пошли в землянку полкового медицинского пункта!

А я говорю, не могу, пока не закручу, никуда не побегу. Ведь потеря карбюратора равносильна уничтожению самолёта. И поэтому я под бомбёжкой ещё продолжал собирать этот карбюратор. И, закрутив последний винт, чтобы он уже не рассыпался гарантированно, спрыгиваю с самолёта и слышу рядом громкий взрыв, и меня откидывает под дерево. Я встал после этого, стою и ничего не слышу, абсолютная тишина, такого не должно быть, ничего не понимаю. Смотрю на эту землянку, куда побежали ребята, а её там нет. Вот там все наши мотористы и механики, человек пять было, вместе с медсёстрами и с ранеными, они там погибли. Вот так вот всё это произошло. Обидно, конечно, было за своих друзей и товарищей, но вот меня судьба очередной раз сберегла.

После контузии я попал в госпиталь. И в госпитале узнал, что наша эскадрилья передислоцируется на новое место. Чтобы не отстать от своих, я сбежал из госпиталя в свою эскадрилью. Не хотел отставать от неё, чтобы продолжать именно в своей эскадрилье служить со своим полком. И когда я уже прибыл в полк, ну естественно, без документов, соответственно, потому что сбежал же, и приступил к своей службе, обслуживал свой самолёт, меня опять забирают в НКВД – как дезертира. Опять спасает командир эскадрильи Георгибиани. Он сказал, что это отличный механик и прочее. И, в общем-то, таким образом меня спасли от того, чтобы я стал предателем. Хотя я, в общем-то, бежал не с фронта, а бежал, наоборот, на фронт, но нельзя было нарушать закон.