Летний день исчезал, оставляя после себя теплый, нагретый солнцем воздух. Этим вечером дворы молчали: не скрипели от ветра одинокие калитки, не шумела ребятня, не было слышно собачьего лая. Одни ласточки кружились над землей в тревожном танце. Над домами опасно накренилось небо, как ведро с водой, которую нужно вылить. Сумерки обмакнули облака в черничное варенье, как вату. Живое намекало, что необычная тишина обманчива.

«О, Володька едет. Наверное, в магазин», – подумал Михаил, услышав знакомый звук мопеда. Так и есть. Отчим помахал пасынку, как ни в чем не бывало.

Володька показал средний палец и унесся дальше. «Ага, вот и стой в огороде сколько влезет, а я поеду тусить», – подумал он, оставив неудачника позади. Ночь обещала быть приятной.

– Эх, ребенок! – Технарь сплюнул себе под ноги. – Ну ничего, отучишься ты у меня в ПТУ, а потом живи как хочешь, – сказал он юноше, которого и след простыл. Помятая колесами поселковая дорога укрылась одеялом из песка и пыли.

– А ты что молчишь, дура? – Подвыпивший автомеханик охрип кричать, почти потеряв голос, но жена безразлично молчала.

– Все, ты меня довела! – Супруг бросил лопату, на которую опирался локтем. Инструмент плюхнулся на грядку. Прошел в дом, включил на кухне свет. Набрал воды с умывальника в кружку. Выпил залпом. Стало полегче. Взбешенный, Михаил не мог успокоиться. Пнул табуретку. Раскрыл немытое окно, достал пачку «Петра» и решил закурить. Докурив, понял, что не договорил с женой… Положив пачку на подоконник, вышел обратно в огород.

– Ах, Надя, Надя… Рыба моя, чего же ты молчишь? – спросил он вкрадчиво.

В ответ – тишина.

– Хорошо хоть плакать перестала, – сказал он примирительно. Когда и это не помогло, он подумал со злобой: «Ну ничего, ничего. Ты у меня петь будешь, как соловушка!» Пронеслась мысль, что терять уже нечего и можно выкладывать начистоту:

– Ну ты точно дура! Ладно… хоть плакать перестала. Ты хоть помнишь, какая у нас любовь была? Ты еще называла ее образцово-показательной. Помнишь? Дрянь ты! Эх, блин… Мне сорок пять, тебе тридцать восемь. Чего же ты хочешь? И слышишь… эй, ты хоть смотри на меня! И,.. ты знаешь, за пять лет, слышишь? – Человек захлебывался словами от эмоций, путаясь в том, что хотел сказать.

– За пять лет, что мы живем с тобой, я тебе ни разу не изменил. Да я и не пьянствовал. Ты, я вижу, к этому пообвыкла, да? Коза, ты язык прикусила?! – В голове все мерцало и сияло искрами. Вспомнив о роли примерного семьянина, он, выдержав паузу, продолжил крайне вежливо:

– Солнышко, извини. – Он притворно ухмыльнулся. Взглянул на нее. Она, смотрела на него как-то отстраненно. Мишу это малость испугало, но на испуг живо отреагировал внутренний голос:

«Ничего, разве поймешь, что у этих женщин на уме».

Технарь укорял себя за свой испуг.

«Успокойся, идиот! Лучше донеси до нее свою телегу, пока не вытрезвел. Наступит похмелье, и ты, падла, будешь нуждаться в ее заботе и доброте. Ну, а пока ты пьяненький, на ногах стоишь, и сострадания ты не вызываешь. Раз уже перегнул палку – иди до конца.