Поднимаясь по лестнице, я слышу голоса со стороны столовой, приседаю на корточки и на мгновение замираю, чтобы не издать ни единого лишнего звука и не привлечь к себе внимание. Кажется, там спорят, и один из участников ссоры – мой отец.

– Этот гаденыш до сих пор не отвечает! – разгневанный бас моего отца эхом отражается от высотных полуголых стен виллы.

– Алонсо, прошу тебя, успокойся. Не нервничай. У тебя слабое сердце, – лепечет Эмма.

Я криво ухмыляюсь. Мой старик переживет нас всех вместе взятых, учитывая сколько бабок он вкачивает в свое здоровье и внешность. Наверное, поэтому в свои пятьдесят он выглядит максимум на сорок, и на него до сих пор ведутся молоденькие сучки, но, кажется, ему на них наплевать. После того, как в нашем доме появилась Эмма, мой отец больше ни на кого не смотрит. Прошло уже тринадцать лет. Мне тогда было всего восемь. А мой отец до сих пор смотрит на нее так же, как в тот день, когда познакомил нас. Он никогда не просил меня называть Эмму мамой. И я не стал. Но в ее взрослом сыне в то время я нашел старшего брата. Который позже отнял у меня будущее.

– Мне звонил шеф полиции. Этот… этот…

– Алонсо, умоляю, держи себя в руках.

– Дарио повредил мой рекламный щит!

– Ничего страшного. Через пару часов его заменят на новый, – утешает моего отца Эмма.

– Он размолотил вдребезги «Макларен» за семьсот тысяч долларов, черт побери!

Слышу, как о стол ударяется дно стакана. Надеюсь, отец разбил его вдребезги, как и я подаренную брату тачку.

– За эти три месяца в Роли он истрепал мне последние нервы!

– Алонсо, может быть, не нужно заставлять его возвращаться в этот колледж?

– Он будет делать то, что я говорю! – кричит отец. – Пока я кормлю и содержу этого засранца, он будет исполнять мою волю! И больше я не позволю ему опозорить меня!

– Алонсо, но…

– Никаких «но». Я не желаю, чтобы мой сын скитался в поисках себя и вредил нашей семье. Вот увидишь, он ответит за проступок.

Я глухо посмеиваюсь, утирая губы тыльной стороной ладони, и выпрямляюсь на ногах.

Интересно будет понаблюдать за твоими попытками, пап.

Мои шаги прокладывают путь вдоль коридора второго этажа. Как ни в чем не бывало я переступаю порог своей спальни и осторожно прикрываю за собой дверь. Уперевшись затылком в деревянный массив, я встречаюсь взглядом со своим отражением в зеркале и невольно улыбаюсь. Мой подбородок, щеки и губы испачканы красной помадой.

Ревендж пометила меня. Но и я не оставил ее без следов. Думаю, она обнаружит их позже.

После горячего душа я наконец-то забираюсь в чистую постель и ворочаю шеей, подбирая удобное положение для сна. Единственное, что мне нравится в этом доме, – моя комната. Окна выходят к саду, за которым расстилается лес, но сейчас они закрыты шторами. Моя огромная кровать из бразильского вишневого дерева действительно очень комфортная, в чем я в настоящий момент и убеждаюсь. Стены толстые – меня здесь никто не слышит. Личная ванная, гардеробная и балкон. Но самое главное – замок, который невозможно открыть снаружи. Однако в дверь можно громко и настойчиво постучать.

– Дарио, я знаю, что ты там! – Отец ломится в мою спальню, разбивая о дверь удар за ударом. – Открой! Немедленно!

– Я сплю, – вяло потягиваюсь я.

– Ты за идиота меня держишь?! Я знаю, что ты явился полчаса назад.

– Неправда.

– Дарио! – Яростный стук повторяется, и я засовываю голову под подушку. – Открывай! Быстро! Иначе я прикажу Густаву снять эту чертову дверь с петель.

– Ага.

Думаете, я подливаю масла в огонь? Правильно думаете. Только не в огонь. Я разжег для себя гребаный костер инквизиции. Снова.