Это звучит так ужасно, что я не выдерживаю. Горло сжимается. Сейчас — больше ненавижу, чем люблю.

— Это неправда.

Не оправдываюсь перед Натальей, а произношу, смотря на мужа. Это он так интерпретирует. Это он так обесценивает. А на самом деле в моей жизни нет большего страха, чем потеря нас.

По профилю своего Паши я вижу, как напрягаются скулы. Он смотрит не на психолога а куда-то безадресно вперед. О чем-то думает. Сглатывает. Тоже поворачивает голову, мы встречаемся взглядами:

— А в чем тогда правда, Ника? У нас весь мир летит к ебеням, а ты просишь молчать об этом и улыбаться, когда включаешь свою камеру. Мы точно семью спасаем? Не твой блог?

Вопросы повисают в воздухе.

Паша злится сильнее. Теперь, кажется, уже на себя за то, что не сдержался при постороннем человеке. Хотя Наталья — профи. Она молчит. Отложила лежавшую на коленях папку и отвела взгляд.

А я слежу, как Пашка встает, хлопает по карманам в поисках сигарет.

— Извините. Выйду на пять минут, остыну.

Не смотрит на нас. Наталья произносит в спину: «конечно», а я спину просто провожаю. Теряю дар речи и утопаю в нашей общей боли.

Когда-то в юности я думала, что разводятся люди, только если кто-то кому-то изменил. Если вмешивается третий. Сейчас понимаю: рушиться все может и без постороннего вмешательства.

— Извините…

Прошу у Натальи, она улыбается.

— Всё хорошо, Вероника. Не переживайте. Это сложно, я понимаю Павла.

Киваю. Я тоже понимаю Павла.

— У Паши сложности в карьере. Ему тридцать два. Для футболистов — это еще далеко не пенсионный возраст, но у него хроническая травма и конфликт с тренером. Его не ставят на матчи. Он хочет сменить клуб. Нужно принять решение до закрытия трансферного окна.

— Да, я помню…

— Но я не хочу уезжать.

— И это тоже.

Замолкаю.

— А еще Паша хочет детей. Давно. А я… Мне правда нравится то, чем я занимаюсь… — Собственные слова делают больно. Глаза наполняются слезами сразу и от жалости к себе, и от жалости к Паше.

Может нам действительно лучше разойтись? Может мы тормозим друг друга? Может вместо меня он встретит ту, которая даст ему всё, что он хочет? Может нет в нашей любви ничего такого уж исключительного и сверхценного?

Думаю об этом и в груди жжется. Это любовь или жадность? Я хорошая или плохая?

Поднимаю глаза на Наталью. Она улыбается мне понимающе. Никогда ничего не советует и не дает моральных оценок моему поведению. Не предлагает выход из ситуации, а помогает его искать. Это долго. Но это должно помочь.

Паша возвращается, занося в кабинет новый запах — сигаретного дыма. Хлопает дверью, подходит к креслу, садится в него.

— Извините. Можем продолжать.

Муж обращается к психологу. На меня не смотрит. Я тоже с усилием отрываю взгляд от его профиля. У Паши с Натальей зрительный контакт. Она вновь берет в руки свою папку.

— Семейная терапия предполагает совместные сеансы, но рядом с ними — индивидуальную проработку с каждым из партнеров. Возможно, вам будет комфортней найти другого терапевта. Я могу дать вам контакты коллег, выберете. Привлечение еще одного человека пойдет на пользу.

Паша слушает внимательно. Стоит Наталье замолкнуть, я снова смотрю на него. Взгляд стеклянный. Он в себе.

Отвечает:

— Мне без разницы.

На очередное пренебрежение Наталья реагирует улыбкой.

— Вы не верите, что психолог может помочь вам в разрешении конфликта?

— Я не верю, что посторонний человек поймет нас лучше, чем мы друг друга. Это с Никой мы прожили десять лет. С Никой обещали друг другу в горе и в радости. Если наши обещания потеряли смысл, то это проблема не психолога.

— Ты думаешь, потеряли?

Вопросы Паше должна задавать Наталья, но я не сдерживаюсь.