Дядя Дэзи изогнул бровь и театрально прищелкнул языком, словно бы намекая, что отсутствие работы для его старшего брата предвещает гибель всей Ирландии.

– Наш отец ничего не смог для него сделать, кроме как билет ему купить за океан. Вообще, это Уилли хотел эмигрировать, но ему о том и мечтать не приходилось. В Америке инвалидов не привечают. До отъезда папе твоему оставалось три месяца. Он все это время работал как одержимый – не ел, не спал, все только пахал, боронил и сеял. Мы уже тревожиться начали – не задумал ли невзначай себя уморить. Друзья устроили ему проводы, каких у нас и не припомнят. Гуляли три дня и три ночи! А папа твой на третий день прямо из-за стола да в поле ушел. Мы его уговариваем спать лечь – ни в какую. Всю ночь работал. Утром наш отец вышел к нему с билетом в руке. Я за ним увязался. Смотрим – твой папа сорняки выпалывает. Никогда не забуду, что отец ему сказал.

Дядя Дэзи встал, чтобы в лицах изобразить эту сцену.

– «Майкл Джон», – сказал отец, а сам билет ему протягивает. – Дэзи протянул руку, словно передавая Эйлин воображаемый билет. – «Ехать надо. И все тут». И ушел в дом. – Дэзи отвернулся, сделал пару шагов прочь, потом возвратился на прежнее место. – А мы с твоим папой стояли и молчали. Матушка его до корабля проводила.

Дядя сел и уставился в пустую чашку. Эйлин подлила ему еще чаю.

– Помню первое письмо от него, – продолжил дядя Дэзи, откусывая песочное печенье. – Он писал – тяжелее всего было уезжать, зная, что Уилли понятия не имеет, как собирать урожай. Затянет, мол, и все, что папа твой посадил, сгниет на корню. Так и вышло. Твой папа здесь, за океаном, представлял себе, как растения в поле покрываются плесенью, как пропадает понапрасну столько хорошей еды. Сказал, он никогда в жизни больше не посадит ни единого зернышка. Наш брат Пэдди – отец твоего кузена Пата, упокой Господи его душу, – уже года два как здесь жил. Он и порекомендовал твоего папу в фирму Шефера. Они только посмотрели на него и сразу поручили ему пивные бочонки ворочать.

Отец, Эйлин знала, гордился, что умеет писать, – многие его родные и друзья детства были неграмотными. Ей нравилось смотреть, как он, нацепив очки, подписывает свое имя на чеках и квитанциях, но она просто не могла себе представить, чтобы он написал целое письмо, да еще открыл в нем свои мысли и чувства. Единственная эмоция, которую он время от времени позволял себе выражать, – возмущение чьей-нибудь глупостью, ленью или продажностью.

Эйлин понимала, что отец когда-то был молодым, но не задумывалась об этом по-настоящему. А сейчас вдруг увидела его в образе молодого парня, который пересекает океан, чтобы начать новую жизнь на новом месте, и везет с собой тяжелый груз тоски и сожалений. Этот груз он в последующие годы будет питать своим молчанием. Оказывается, она и не знала его толком. Вот бы найти такого человека, как он, только не нарастившего такую прочную броню! Кто знаком с испытаниями судьбы и все-таки хоть отчасти сохранил простодушие. Кто способен подняться над горестями, которые подсовывает жизнь. Если и есть у ее отца слабость, то вот она. Быть сильным можно по-разному – это Эйлин понимала.

Ей нужен человек, подобный дереву с мощным стволом, но с тонкой корой. Которое чудесно расцветет, пусть даже никто, кроме нее, не сможет разглядеть его цветения.

Может, мельтешащие вокруг родственники дали отцу стимул остепениться, а может, то была сила управленческой зарплаты. Так или иначе, когда отца повысили от простого водителя до бригадира, случилось необыкновенное: отец перестал ходить в бары и пил теперь только дома. А раньше, наоборот, дома к спиртному не притрагивался. Пил он степенно, неспешно и выдержанно – ничего общего с хаотическим пьянством матери. Была в этом какая-то утонченность, равновесие какое-то.