– Тебя долго не было, – сказала она. Не обиженно, ей никогда не приходило в голову обижаться на него по таким пустякам.

– Я нашёл чёрный монолит, – ответил он, присаживаясь рядом. – Но он такой тяжёлый, что за ним придётся возвращаться на глайдере. Получим за него кучу баллов.

– И чей же он? Кто-нибудь выжил?

– Кажется, корабль с Андромеды. Но там мало что осталось. Я даже не понял, был ли там кто-нибудь – аппарат мог работать на автопилоте.

Она вновь подумала о радиации, но муж перебил её.

– Капсула отклонилась и едва не угодила в каньон. В небе появился росчерк, потом я увидел шар и понял, что посадка идет не по плану.

– Это плохо, – кивнула женщина. – Всегда грустно, когда кто-нибудь разбивается.

В её глазах он прочитал, что, возможно, они сами давно сидят в таком корабле, который многие годы терпит бедствие, но промолчал. Их домик стоял, по меркам цивилизации, на самом отшибе, у каньона Мелас в долине Маринер. До ближайшего населённого пункта – 300 километров, до города и того больше пятисот. Зарабатывали тем, что искали артефакты с кораблей, иногда помогали выжившим и даже получали от правления небольшие бонусы.

Базу проектировали вместе, собирали, как космическую станцию, по частям, по мере того, как накапливали баллы. Вскоре с Земли прилетели два её брата. Работа ускорилась. Правда, оба долго уговаривали родню вернуться назад, он лишь качал головой.

– Не замерз? – спросила она. – Ночью становится все холоднее.

– Чуть-чуть, – ответил он. – И ещё проголодался.

Она улыбнулась и, укутавшись в одеяло, повела его на кухню. Включила свет, диоды неспокойно мигали, предрекая пыльную бурю.

– Утром проверю ромашку, наверное, забилась, – он убрал занавеску, за окном медленно вращались лепестки ветряной установки, собранные из лопастей потерпевших крушение аппаратов.

– Проверь.

Еда показалась ему холодной, но он промолчал. Не спеша стянул кусочки мяса с тонких шпажек, зачерпнул вилкой слипшийся рис, принялся жевать.

– Через месяц будет большой слёт, – вспомнил он. – Наверняка что-нибудь случится.

– Грустно, когда астронавты теряют любимые вещи.

– Знаю.

У них не было счетчика, но почему-то ей казалось, что уровень радиации даже здесь, за пределами каньона, значительно выше нормы. Может быть, поэтому в маленькой семье так и не появились дети. Ей хотелось вернуться назад, к морю, но все как-то не удавалось.

В минуты особо тоскливые она даже принималась собирать вещи. Правда, на мгновенном порыве все и завершалось. Вскоре немногочисленные костюмы возвращались на полку, таблетки-антигравы – в аптечку, бонусные карты – в сферу-накопитель. «И как ты без меня жить собираешься?» – спрашивала она, когда речь заходила об отъезде.

В этот день он нёс ей что-то действительно важное. Маленький контейнер, наполненный воздухом, в котором теплилась жизнь. Она булькала, сканировала небо, передавала сигналы в космос. Только безрезультатно: сто лет – слишком малый возраст для установки связи вне планеты. Да и речь скорее напоминала лепет, чем мольбу о спасении.

– Смотри, кого я нашёл! – он вбежал в дом, но не сразу её нашёл. Она в очередной раз вычищала костюмы в спальне, чтобы уйти. – Да брось! Скоро всё изменится к лучшему.

Он поставил контейнер на стол и открыл его. Синеватое свечение, под стать местному закату, наполнило отсек. Ей пришлось подойти. Снизу три пары зеркально-голубых глаз удивлённо уставились на неё, не мигая.

– Он, должно быть, голоден, – сказала она. – Приготовь еду. И найди в заднем блоке доску.

Вскоре малыш был умыт и одет в детские вещи, которые копились на базе со дня перелёта с Земли. Перед обеденным столом они поставили доску-ретранслятор. Раньше, лет десять назад, этот переводчик был в моде. Но центаврианцы почти перестали посещать человеческую систему, и импульс первого контакта утонул в рутине колонизации.