– Дед, смотри, бомбовозы летят, – Змитрок, опираясь на грабли, смотрел вдаль, откуда слышен был гул. Там, в стороне уже перешедшего жару солнца, были видны самолеты. Степан тоже отошел от стожка и вгляделся в небо. Не успел он вернуться, как почти над ними пролетели два быстроходных самолета с черными крестами.

– Немецкие! – закричал Змитрок.

Самолеты начали набирать высоту, и здесь с высоты на них налетели два небольших самолета со звездами. Один немецкий самолет задымил и полетел со шлейфом дыма в сторону, куда улетели бомбовозы, а второй развернулся, и вскоре уже загорелся самолет с красными звездами, и из него что-то вывалилось и начало спускаться, наверное, на парашюте летчик, так подумали Степан и Змитрок. Над ним пролетел еще раз немецкий самолет, возникла вспышка на парашюте, и он быстро начал падать.

– Сбил нашего, – проговорил Степан.

А немецкий самолет взмыл ввысь и вдруг появился над ними. Змитрок от испуга, что он летит так низко, поднял грабли и в этот момент услышал стрельбу и кубарем свалился со стога на землю. Степан кинулся ко внуку и вдруг увидел, что горит сено, которое осталось уложить на стог. Он схватил пиджак и давай им его тушить. Самолет опять низко летел на них, Степан кинулся к Змитроку и упал на него. Пули ударили по пиджаку Змитрока, и все стихло. Степан своим пиджаком затушил огонь, который еще не дошел до стога. Вместе с внуком они отбежали от стога в березняк и затаились. Степан дрожал, прижимая к себе Змитрока, и молчал. Смерть пронеслась мимо них. Мы же не стреляли в них. В который раз он всем телом почувствовал, что это война, и война страшная, и, наверное, долгая. Постояли минут десять, успокоились и пошли к стожку. Остановились возле пиджака Змитрока, он был с огромной дырой на всю полу. «Видишь, целил в дитя», – подумал Степан. Они работали молча и украдкой посматривали на небо и спешили, хотелось быстрее домой.

По дороге возникала мысль: неужели война дойдет до наших мест? Это Степану пока не представлялось. Он видел беженцев и порой не понимал, почему они уходят с родных мест, что заставило людей отчаяться на такой шаг. А их немало шло по тем дорогам, где они гнали стадо коров. Должно же все образумиться, да и армия у нас ого. Только произошедшее сегодня: падающий летчик, стрельба с самолета по ним возле стожка – никак не укладывалось в голове Степана. Его пугал пробитый пулями пиджак внука. «Он что, целил в дитя? – задавался он вопросом. – Это же дитя. Мог быть внук на том пиджаке, не дай бог и не доведи господь». Степан взял за руку Змитрока, и долго они так шли держась за руки. Змитрок забыл уже, как он падал со стожка и как закрывал его дед, ему было спокойно, и он порой хотел что-то рассказать, но задумчивый вид деда останавливал его. Идя рядом с внуком, Степан вдруг ощутил, как много изменилось с утра, когда они шли по этой дороге, война была уже на подходе к их местам. А если так, надо думать, как дальше жить. А перед глазами расстрелянный пиджак, а как же Антон, где он? Домой они пришли в сумерках.

В деревне все замерло. Перестал ходить бригадир и определять, какую надо сделать работу, мало кто приходил на колхозный двор. Все, что казалось раньше таким важным и необходимым, стало почти ненужным.

По прибытии в дивизию Антона встретила приятная новость: ему присвоено звание лейтенанта. Эта радостная весть, как звездочка в ночи, прочертила след и исчезла за новыми заботами и делами его как командира батареи. Они свалились в одночасье: одни нужно было решать еще вчера, а другие немедленно сегодня. Дивизия получила приказ передислоцироваться. Дня не хватало на все дела. Наконец вся материальная часть была закреплена на платформах, а личный состав распределен по вагонам и теплушкам. Уже была дана команда на движение, но вдруг обнаружилось, что старшина оставил свой заветный старшинский чемодан, и нужно было его быстрее нести и грузить в теплушку. Поезд тронулся, последним в вагон вскочил Антон. Был душный вечер 18 июня 1941 года. По расчетам должны были прибыть на конечный пункт разгрузки 24 июня. Улеглись волнения, и можно было отдохнуть. Эшелон часто останавливался, его обитатели пребывали в созерцательном настроении, были веселы и радушны. Привлекали новые места, природа, люди – все это обсуждалось с шутками, смехом, а порой ржанием. Со стороны казалось, что в теплушках и вагонах едут несерьезные люди и едут отдыхать, а не заниматься военным делом. Зачехленные гаубицы казались игрушками этих взрослых дядей. Через три дня пути безделье и дорога начали тяготить и красноармейцев, и командиров. Пошли разговоры: куда едем и как там. Нашлось много различных доводов и догадок о новом месте дислокации: как там будет трудно, а может быть, так же и хорошо. Одним словом, разговоры в основном пустые. В воскресенье эшелон двигался по харьковщине, в этот день объявили, что будут на станции кормить горячей пищей, может, от этого на лицах выражалось веселое и радостное настроение, теплушки прогрохотали по железнодорожному мосту через большую реку, на берегу уже загорали и купались люди. «Вот бы где искупаться!» – раздавались голоса в теплушках, а уже поезд мчится мимо деревни, утопающей в зелени. Красивые были места! Проезжая мимо полустанка, увидели людей, стоящих у здания, озабоченных и встревоженных, что у них там случилось? Сразу нашлась масса догадок. От болезни до расстроенной свадьбы. Тревожно выглядели люди. Уже к обеду эшелон двигался через небольшой городок, на станции тоже стояли встревоженные люди, на веселый вопрос: «Чего носы повесили?» Услышали – война. «Где война, с кем война?» – посыпались такие вопросы друг к другу. Стало меньше разговоров, утихли балагуры. Вагоны, теплушки с личным составом и платформы с орудиями батареи, которой командовал Антон, находились в голове состава. На следующей стоянке эшелона Антон спрыгнул на перрон и с тревогой наблюдал, как комендант станции и еще несколько военных и гражданских человек что-то обсуждали с командиром дивизиона и сопровождающим от полка офицером, после этого побежали красноармейцы собирать комсостав.