К обеду они валки сложили в небольшие копны и собрались их сносить. Это самое трудное дело, понятно, что дед поставит нести копну на носилках сзади, это ничего, а вот когда слепень на руку сядет да кусать начнет, вот тогда и захочется его прихлопнуть, только носилки не бросишь. Пока донесешь до поддонка, аж пот выступит. Зато Змитрок вытаскивал носилки из-под копы и одну давал деду, он считал себя равным в этом деле, так думал Змитрок, а Степан подмечал внуково старание и радовался. Если неудачно подбили носилки и одна сторона переваживала, чтобы не опрокинулась копа, нужно было поднимать носилку выше. Несколько шагов это еще ничего, а если далеко нести, тогда Степан находил причину: то ругал слепней, то корч, что был на дороге, и предлагал остановиться. «Передохнем минутку и дальше», – говорил он. Разве детское это дело, а вышло детское, они уже второй раз были в этой делянке, раньше было много людей: и Арина, и Антон с Алесей, а сейчас вот вдвоем. А Антон, где он сейчас? Писал, что их направляют сюда на запад. Так здесь же война.

Обедать сели в тени или, как говорил Степан, в тенечке, где был выкопан маленький погребок для молока. Расстелили на ветки и сено свои пиджаки и прилегли. Для Степана такая работа в лесу на природе была в радость. Для труда нужны силы, и приходил момент приема пищи. Степан бережно относился к еде и тому, что дала жена. Сразу вспоминал Арину и чувствовал в собранной ею еде заботу и теплоту. Разложил на своем пиджаке что было в торбочке, получилось немало. Змитрок с интересом наблюдал, как дед раскладывал содержимое торбочки, и почувствовал голод. Ели они не спеша, вернее Степан ел как бы вслушиваясь в каждый кусочек пищи. Змитрок вначале хлеб с вареным яйцом съел быстро, потом, чуть насытившись, начал подражать деду. Поели они, как говорил Степан, «плотно». Змитрок прилег, и глаза закрылись, он заснул. Ясное дело – дитя, ему еще рано выполнять такую работу. Да что такое рано, в этом возрасте и Антон ходил сюда, и малые дети были, когда приезжали на телеге.

Степан тихо встал, подошел поддонку и начал укладывать сено, они все копы снесли до обеда. Набирал на вилы охапку сена и, с силой перевертывая вилы, вкладывал его по кругу. Складывать стог, если умеешь, дело простое, а первый стог у него не получился, раз – и съехал на бок. Тогда ему было тринадцать лет, конечно, еще был пацаном, два раза тогда перекладывал, но сложил. Со временем верхушка его стога все же покосилась, но удержалась, хотя в том месте было сено чуть прелое. С такими воспоминаниями Степан продолжал складывать стог. Только опять который раз его думы возвращались к Антону. Что-то тревожило и беспокоило его, и это беспокойство шло и от погоды, и от колодца, возле которого пили воду, и от этого места, где они сгребали и складывали сено. Степан уже не доставал хорошо подбить и уложить сено с вил в центре стога и пошел будить Змитрока, которому, по-видимому, что-то снилось. Степан постоял, присел и дотронулся рукой до волос, хотелось обнять и прижать этого маленького человека, взять на руки – и пусть спит. Змитрок проснулся и присел, улыбнулся, увидев деда.

– Давай, Змитрок, продолжим, сложим стог и домой, вон еще сколько нам идти назад. Змитрок влез с помощью деда на четверть, уже сложенную часть стога, и старательно начал утаптывать сено.

– Надо сено сюда, где я стою, яма здесь, – быстро он говорил деду, и Степан аккуратно забрасывал ему охапку сена на вилах в то место. Работа у них спорилась, они уже начали вершить стог, когда послышался гул самолетов.