Она смотрела на мрачно дымившего Варлама. Знала, о чем он думает. Знала, что вот сейчас, докурив, деверь, наконец, наберётся храбрости.

Молчали. Серой тенью, чувствуя беду, выскользнул из-под стола Барсик; силуэт кота мгновенно растворился в сумерках комнаты.

– Ладно, – Варлам потушил сигарету в братовой пепельнице, шлёпнул себя по колену и встал. – Посмотрю.

Валентина кивнула, первой пошла из кухни, повела, словно Варлам не смог бы найти дорогу. Приблизилась к занавеске, за которой находилась спальня.

– Я просто накрыла.

Варлам кивнул, пригладил волосы. Валентина отодвинула занавеску и впустила деверя в тёмное пространство комнаты, большую часть которой занимала старая двуспальная кровать. Вошла следом, осторожно ступая, но к самой кровати приближаться не решилась.

Было темно, почти ничего не разглядеть. Варлам стоял, замерев, и смотрел на кровать, на силуэт накрытого одеялом тела.

– Он… сказал, хочет пить, что-то ему нехорошо, – объяснила Валентина. – Попросил стакан подать, сам до тумбочки не дотягивался.

– Ага.

– Я встала, кровать обошла. Подаю стакан ему, а он… вздохнул. И всё.

– Ага. Чёрт… – Варлам шумно выдохнул. – Сердце.

– Сердце.

Валентина машинально потянулась к стене, к выключателю. Над головой Варлама зажглась лампочка в абажуре.

– Дядька наш от сердца. Мать от сердца.

Валентина кивнула.

– Но врачи бы точно сказали, – произнесла она тихо. Сама мысль о том, что нарушится заведённый порядок, пугала её и выбивала из колеи. Не отвезти тело в морг, не получить документы, не пообщаться с участковым. Хоронить как? Кладбище-то за рекой.

Варлам подошёл к кровати, протянул руку к одеялу и приподнял его край, чтобы посмотреть на брата. Прошла целая минута, прежде чем деверь опустил одеяло на смиренно-удивлённое лицо покойника.

– С дядькой так же было, – сказал Варлам. – Как прихватило, так лежал и удивлялся – почему? Ведь нестарый был совсем.

Валентина кивала, хотя деверь не видел её за спиной. Страх скопился у неё под грудью, отяжелел, стал жечь. Под тёплой кофтой Валентина покрылась испариной, хотя в комнате было не жарко.

Спустя много часов, вот только сейчас, до неё стало доходить, что случилось.

– Надо позвонить, – сказал Варлам, вынимая сотовый из кармана. – Я…

Тут лампочка погасла, и они остались почти что в темноте.

– Провода оборвало, – подвела итог Валентина и опустилась на табурет у комода. Она засмеялась, но смех этот, скрипучий и дёрганый, больше походил на всхлип:

– Только сейчас! Варлам. Только сейчас, хотя ураган уже много часов идёт!

Деверь задержался у занавески, покачал головой, глядя в экран телефона – в тусклом сиянии отразилось его грубоватое длинное лицо – и потопал в комнату. Затем – на кухню, бормоча что-то.

Валентина приложила ладонь к своему горячему лбу. Сердце колотилось. Наверняка давление подскочило, скоро начнет ломить виски.

Её муж лежит мёртвый на кровати, где они проспали десятки лет. Неужели это не сон?

Точно в ответ на её немой отчаянный вопрос дом вздрогнул от сильнейшего порыва ветра. Что-то над головой Валентины грохнуло, потом заскрипело.

– Слушай Валь. Прикинь. Не ловит сеть. Ничего не ловит.

Широким шагом в комнату из кухни ступил Варлам.

– Ничего не ловит, – повторил он, показывая ей сотовый. – Попробуй. Может, у тебя выйдет?

Валентина встала и направилась искать трубку. Часто забывала теперь, куда кладёт вещи. Очки пропадали, пульт постоянно исчезал, когда ещё телевизор работал, и сотовый, конечно. Виктор называл её Маша-растеряша, беззлобно, мягко, и ей даже нравилось.

Пока Валентина рыскала по дому в поисках телефона, Варлам топтался у окна в комнате. Смотрел через стёкла, бормотал, злился, досадовал, мотал головой от раздражения.