Человек, одетый в куртку с надвинутым капюшоном, слез с мотоцикла, подошёл к двери сарая, открыл одну створку, а потом затолкал свой снабжённый коляской рыдван под крышу. После этого широкими шагами направился к крыльцу; грохнул сапогами по ступенькам и замер на миг, когда открылась дверь.

– Приехал. Приехал, – это было всё, что Валентина могла сказать. Дальше слова не шли, кто-то словно схватил её за горло.

– Ага, – ответил высокий мужчина. С его куртки лилась вода. Заметив это, он вопросительно взглянул на Валентину.

Та замахала: ничего, ничего. Поманила внутрь, спешно, словно боялась, что ветер сдует гостя с крыльца.

Варлам, младший брат Виктора, несмотря на годы, проявлял всё ту же юношескую застенчивость. По привычке замялся в прихожей, начал снимать резиновые сапоги. Наклонившись и шмыгая носом, стянул их, поставил в угол, рядом с сапогами брата. Валентина молча сняла с него куртку, повесила на отдельный крючок и повернулась в ожидании.

Варлам сунул руку в карман, кашлянул, достал сигареты. Положил обратно. Мрачно посмотрел на невестку.

– Звонил. Участковый сказал, не поедет. Мол, отправляйте в фельдшерский пункт сами. Ага. За пять километров по грунтовке, которая в жидкое дерьмо превратилась.

– Почему? – спросила Валентина.

– Так наводнение. Река прёт. Уже на полтора метра поднялась.

– Быть не может…

– Народ с нашей стороны почти весь уехал на тот берег. Все полтора человека… – Варлам без тени улыбки в глазах усмехнулся.

– А мост?

Валентина почувствовала тошноту.

– Стоит. Еле держится, – сказал деверь, проведя мокрой рукой по лицу.

– Ага. Ну, давай.

Валентина потянула его в кухню – движением изгоняя слабость, заметалась, поставила чайник, открыла и закрыла почти пустой холодильник.

– Я так и думала. Я так и думала.

– Мост… будь он неладен. Никогда его не починят, – кивнул Варлам, усаживаясь на место, где всегда сидел его брат. Валентина не возразила. Вытащил коричневыми пальцами из кармана курево, зажёг сигарету, потёр один глаз тыльной стороной ладони. Совершенно как Виктор. – Мост… – повторил он, кашлянул. – Но надо что-то делать, Валь.

– Что? Ты обещал поспрашивать насчёт похорон.

– Угу, – он дымил, щурился, тёр нос. – Угу. Они сказали, что пока ливень, не поедут.

– Вот же…

– Не то слово. Я им: а куда я покойника дену? Они такие: ну а мы что? Машина сломалась ещё, дескать. А по грязи если допрём, то как через реку?

– Мост, – сказала Валентина.

– Мост, – кивнул Варлам.

Замолчали. Виктор умер ночью, в районе четырёх, и теперь некому было вывезти тело. И некуда. Через реку, на «большую землю», не перебраться, пока не спадёт вода. Ну, а если спадет, а мост снова пропал, то… Валентина села на лавочку, спиной к дождю за окном. Помнила она во всех деталях – и последний мужнин вздох, и то, как схватила телефон и звонила деверю, слушала его инструкции, и как ждала долгие часы. И хотя знала, что хороших новостей не будет, всё равно оказалась не готова. Варлам – в чем она могла его упрекнуть? Он сделал, что мог. Все они, живущие «на пустыре», как говаривали поселковые за рекой, знали, чем рискуют. Кто мог, уезжал за реку, бросал дома и пускал корни там, где хотя бы есть видимость цивилизации. Кто не мог, не решался, не имел средств и связей, был слишком стар или глуп, ещё оставались в Афонино. К тому дню из пятнадцати домов опустели восемь. Валентина представила их затопленными по самые окна. Бабка говорила ей, что сильнейшее наводнение произошло в сорок шестом: тогда река дошла даже сюда, до самого дальнего двора и затопила погреб.

«Всё возвращается, – подумала Валентина. – Горе никогда не спит».