— Поспи, — прошептал он, — я буду рядом.

— Спасибо.

Пол все еще держал его руку, но постепенно дыхание выравнивалось, и пальцы мягко расслабились. Хэл продолжал сидеть в той же позе и думать, думать, думать...

Он чувствовал себя ужасно беспомощным. Отец прав, прогнать Майло из деревни, как от века поступали с неугодными людьми, обречь его на одинокую, мучительную смерть они не могут. Но и терпеть дальше его злобные выходки нет никаких сил. В этот миг Хэл был готов на что угодно, лишь бы найти выход из этой ловушки.

И тут в голову пришла неожиданная, почти безумная мысль.

Вязкая темнота липла к оконному стеклу, как смола. В доме царил покой, лишь дыхание Пола и тихое шуршание мыши в углу нарушали тишину.

Хэл поднялся, потянулся всем телом, онемевшим от долгой неподвижности. Потом подошел к шкафу, где хранилась одежда, и на ощупь подцепил доску пола у его правой ножки.

Местонахождение тайника хранилось в строжайшей тайне, но, разумеется, все дети о нем знали. Хэл запустил руку в углубление и вынул объемистый узелок, набитый пластом [Мелкие осколки пластика, используются в качестве денег]. Мать собирала его на приданое младшей дочери, но та почему-то и слышать не хотела о замужестве. Уехала в город и там пробивалась самостоятельно — ни кусочка пласта с собой не взяла.

Хэл сунул узелок за пазуху, достал из шкафа отцовский зимний плащ и, не рискуя идти мимо комнаты Майло, осторожно вылез в окно. Холодный ночной воздух взбодрил его, и сонливость отступила. Следовало торопиться, чтобы успеть до света совершить задуманное.