Так уж вышло, что ушедшая на другие рубежи стрелковая бригада не оставила сменяющим подразделения карты минных заграждений. Поэтому было и неясно, где устанавливались мины, а где проводилось их разминирование. Ранее прибывшие с нами сапёры успели сделать то, что смогли обнаружить и нанести, до других же участков у инженерной разведки попросту не дошли руки. Таким участком и оказалась та кустарниковая зона, в которую забрёл гусеничный транспорт. Командира, который помчался на нём, предупреждали обождать, сетуя на абсолютную ненужность скоропостижной разведки местности, однако он, как и некоторые другие, не воспринял это всерьёз и отправился по своему усмотрению до ближайшей лесопосадки. В неё отправился и товарищ капитана, на кровати которого я так поспешно разместился. На ней мне, кстати, через два часа капитан и предложил разместиться, как-то с досадой в словах добавив, что теперь это уже может быть моим местом. Но спать на этой кровати я так и не стал, потому что мне казалось, что ещё несколько дней – она будет занята тем, кто ещё не успел от нас уйти.

Тяжелое, конечно, у меня было в тот день осмысление, хотя подобные случаи встречались и после ушедших событий. Причём рвались не только мы, потому что встречалось «дружественное» минирование и у противника. Одно из таких нам показывали вагнеровцы, когда вели аэросъёмку боя за одноимённый посёлок. Тогда они стремительной атакой вынудили противника отступить, однако с улыбкой негодовали, что не смогли зацепить гусеничную машину с вражеским десантом – тех пятнадцать человек, которые успели сняться с занимаемых позиций. Часть из них забралась в десантное отделение, а другая закрепилась на броне. Тогда рядом с машиной ложились плотные разрывы, однако прямых попаданий не было, поэтому за отходящей техникой вагнеровцы уже просто некоторое время наблюдали. Сопровождали кадром, пока она не разлетелась на какой-то очень мощной взрывчатке, причём разошлась на отдельные механизмы и части корпуса.

Что тогда было заложено под землю – неясно, однако из тех пятнадцати в живых не осталось никого, и даже не осталось того, что могло бы напоминать о человеческой сущности. И как раз примечательно то, что дорога была достаточно объезжена – и наших мин там по определению быть не могло. Видимо, в последующем наступлении противник просто забыл её снять, чем и поплатился. Так что те уходящие подорвались на своих же минах, чему и были удивлены те, которым в это было трудно поверить. Однако мы это уже проходили, мы верили в то, что может быть всякое. На войне бывает всё.

«Нарвались»

В какой-то период войны мне довелось познакомиться с представителями одного из волонтёрских сообществ. Произошло это, можно сказать, внезапно, потому что мы встретились с ними по какой-то счастливой случайности, или, как это иногда говорят, – волею судеб. Тут даже начать нужно с того, что всё это произошло посреди тесноты наших рабочих будней. Дело в том, что летом двадцать второго года наш конечный путь эвакуации проходил через одноимённый приграничный посёлок, окраины которого выходили на самый въезд пропускного поста. Недалеко от него находился и фельдшерско-акушерский пункт, на который мы постоянно привозили раненых. Сами же поездки мы всегда старались совмещать с полезным, поэтому после выполненной работы мы практически всегда останавливались рядом с магазином, который находился по пути нашего возвращения. Кушая наскоро сделанные из колбасы и сыра бутерброды, мы параллельно заходили в интернет, высматривая в нём всякие новости. Зачастую мы останавливались именно из-за интернета, потому что хотелось посмотреть, что же происходит вне мира войны.