Тем временем поступила команда на выдвижение, и растянувшаяся цепочка из людей последовала через глубину леса. Узкая тропа проходила через заснеженную кромку и редкие проталины, в тесноте которых возвышались большие сосны. На их низких ветках галдели скворцы и раздувались от голосов какие-то маленькие певуны. День тогда стоял ясный, солнце вновь начинало теплить округу, и лишь иногда выпадал редкий снег, создавая ощущение какого-то невозможного для нас волшебства. Складывалось впечатление, словно и не было всего того, что осталось у нас за спиной, словно бы не было никакой войны и мы всего лишь оказались на большой прогулке среди природы дикого леса.

В какой-то момент мы из него вышли и стали идти по холмистой местности, которая чередовалась резкими косогорами и спусками. Все они были также наполнены лесом и находились рядом с какими-то малыми населёнными пунктами. В последние нам было запрещено заходить, однако со стороны они казались безлюдными, и можно сказать, что война обошла их стороной, потому что они находились вдали от основных дорог и линий снабжения. Рядом с очередным из них и проходил наш путь, когда нам нужно было вновь забираться по резкому склону. Подниматься по нему было уже действительно сложно, поэтому высокий и поджарый генерал даже как-то с одышкой сказал: «Проклятая эта земля, и проклятая эта Украина». Что-то вроде этого я услышал, когда он от усталости отдал свой бронежилет одному из контрактников и стал подниматься по высокому склону. После того как на него поднялась часть осиливших, то она, можно сказать, сразу же и рухнула на снег, ожидая, когда поднимутся все остальные. У людей просто забились ноги, и они не могли подниматься ещё выше.

К такому длительному переходу мы были действительно не готовы, мне-то даже было легче, потому что на мне не было бронежилета, чего не скажешь о других, которые несли на себе не только его, но и ещё другие дополнительные килограммы. После этой возвышенности мы вышли в молодняк елового леса, в котором и было принято решение организовать привал. Контрактники стали садиться и набирать в руки рыхлый снег, который они потом набирали себе в рот, дабы утолить свою жажду. Кто-то из них даже размешивал этот снег примесью растворимого лимонада, которая у них осталась от ранее использованных сухпайков. Сыпучий концентрат создавал сладковатый вкус, создавая из снега подобие фруктового льда. Я также закидывал себе в рот маленькие комочки снега, стараясь хоть на немного утолить свою жажду. Впрочем, можно было этого и не делать, если бы мы знали, что в нескольких сотнях метров от нас будет находиться озеро. Как только мы к нему вышли, то старшие офицеры решили вновь сделать привал, дабы наполнить свои фляги. Конечно, подобное желание появилось и у других, поэтому в целях скрытности было принято решение организовать водопой короткими группами. Впрочем, какая там скрытность? На противоположном берегу располагался посёлок, с которого наша возвышенность была видна как на ладони, тем более что мы спустились на ничем не прикрытое место. О какой-то безопасности уже никто не думал, всё превратилось в какой-то туристический поход, в котором всё шло каким-то самотёком.

После водопоя думали, как обойти озеро, потому что наш маршрут проходил через противоположный берег, кто-то даже предложил попробовать пройти по льду, однако без каких-либо сомнений было ясно, что тот уже был совсем непригодным для каких-то хождений, поэтому приняли решение обходить озеро по левому берегу, через который мы и спустились в низину его заболоченной котловины. Через неё как раз проходило небольшое помостье, под которым и были установлены стоковые трубы. Рядом с этим местом, на противоположном берегу, находился родниковый колодец, на который сразу же набежала очередь из тех, кому не удалось напиться из реки. В итоге на нём мы застряли на некоторое время, на что стали гневаться некоторые из числа командиров. А потом мы потянулись через сам посёлок. С виду он представлял из себя большой дачный кооператив, нежели какое-то жилое селение; отсутствие местных больше указывало на то, что там занимались в основном земледелием и садоводством. Мы эти дачи обходили по самому краю, не внедряясь в их центральные улицы. Конечно, при заходе на территорию нам сразу дали команду быть осмотрительными, хотя было и так понятно, что на этих дачах по большому счёту никого не было. На каждом доме были закрытые замки, и лишь изредка нам попадались дома с натоптанными дорожками, в которых, по всей видимости, и были местные, однако они не выходили, аккуратно поглядывая на нас из-за занавесок своих окон. Один из тех редких местных встретился нам при выходе из посёлка. С виду обычный дед, который находился рядом со своим домом и занимался ремонтом своего старенького жигуля – синего цвета, как ещё помню. При виде нас он ничего не сказал, а просто продолжил заниматься своими делами.