– Из дальних вагонов начали выходить люди, но оставались на месте, отгороженные цепью высоких солдат в мохнатых шапках. – Охрана, – пронеслось в голове, – и тут охрана. – И вдруг в воздухе что-то лопнуло и разлилось мужскими и женскими голосами. Люди на перроне вдруг стали выше ростом (поднялись на цыпочки) и стали неистово махать белыми руками, а женщины еще более белыми платками.– Узнали, меня узнали… Но что же из вагона никто не выходит? Только чемоданы и круглые коробки ставят на специальную багажную тележку. – Я посмотрел вдаль вагона и заметил в конце его ещё один выход с приставленным к нему небольшим трапом. И тут из вагона показался наклоненный набок край шляпы с цветами и лентами. Миновав дверь, шляпа выпрямилась, и прямо из-под нее взглянули на меня яркие глаза, показавшиеся мне на минуту изумрудно-зелёными. И вот из последних разлетевшихся клубов пара возникла вся она, императрица и, к её несчастью, моя жена. Вся ее фигура была необыкновенно грациозна: простой, но неизмеримо элегантный бледно-зелёный дорожный кардиган, узкая талия, длинная юбка, закрывающая кончики коричневых туфель. Во всём ее облике была одновременно и статность, и хрупкость. Она помахала рукой и направилась прямо ко мне. Я стоял как вкопанный, ноги вросли в землю, даже руки невозможно было оторвать от полы кителя. За одну секунду весь её облик впечатался в сетчатку и оставался там, даже когда я закрыл глаза и вновь их открыл. Она приблизилась ко мне, и я наконец смог лучше рассмотреть ее лицо. Золотистые волосы из-под края шляпы, изумительная белизна шеи, ровный, чуть розовый цвет лба и щёк, на которых, казалось, не было никакой косметики, прямой нос и тонкие ярко-розовые губы. Глаза, показавшиеся мне зелёными, на самом деле были серыми и глубокими. Императрица улыбнулась мне, и на ее левой щеке возникла и слегка дрогнула маленькая ямочка. Она быстро поцеловала меня в щёку и взяла под руку. – I was missing you so much. Я так скучала по тебе, – зазвучал ее голос, и мелодичней его ничего в мире я никогда не слышал. Голова у меня закружилась, перрон вокзала накренился и стал качаться. – Вот и хорошо, – подумал я, – упаду прямо здесь, лучше головой, чтобы всё кончить… сразу. – Ники, Ники, – взлетел и затрепетал тот же голос, – да помогите же кто-нибудь! Help, help! – Её лицо было совсем близко, тонкое и прекрасное. На меня пахнуло ароматом ее духов, совершенно далёким и нездешним. Крыша вокзала медленно поехала вверх и встала на своё место. – Ничего, не волнуйся, не надо меня поддерживать, – сказал я совершенно спокойно. – Отойдите, отойдите все. Я вчера упал, – обратился я к ней, – и очень сильно ударился. Головой. Кратковременная потеря памяти. – Как я могу так спокойно с ней разговаривать? – Доктора были сегодня утром и сказали, что ничего серьёзного. Nothing serious. – Держась так же под руку, мы сделали первые шаги к выходу. Это были странные шаги, казалось, мы оба не делали никаких усилий для того, чтобы переставлять ноги. Тротуар перрона и весь вокзал, и всё вокруг сами шли нам навстречу, земля закручивалась вниз и уходила назад, за наши спины, узорчатые двери главного входа сами раскрывались нам навстречу и приветливо выпускали нас на улицу. – Признала меня тем, своим мужем, - обрушилась сверху и пролилась по всему телу спасительная догадка. – Не только признала, но может и полюбит так же, как его. Невообразимо, невозможно, и тем не менее это есть, здесь и сейчас.

Поездка домой

Пока мы шли к экипажу, я старался смотреть только вперёд, а она радостно и с тонкой иронией рассказывала о посещении сестёр и тётушек в городе Дармштадте. – Ну ты же знаешь, чем нас там кормят: овсяная каша на завтрак, варёное мясо с картошкой на обед и бесконечный набор рисовых пудингов и печеных яблок(64). И представляешь, мы опять спали на простых солдатских койках. А утром, в холодную ванну, по викторианскому обычаю. Бррр, ужас какой-то, отвыкла я от всего этого, – она поискала слово, – аскетизма. Россия, она как-то вообще расслабляет. Хотя климат там, в Гессене мягче, но здесь всё теплее: и нравы, и этикет, и религия наша православная. – Она вновь улыбнулась, глаза её засияли живым блеском. И я понял, что в данную секунду она была совершенно счастлива. – Тётушки и сёстры были конечно очень милы, представляешь, они называли меня Вaby queen number 3, вспомнили старое прозвище, которое дала мне наша воспитательница. – А почему number 3? – Это из сказки, которую мы читали в детстве, мы все три сестры, кроме Эллы, хотели стать маленькими королевами. – Я предпочёл промолчать.