«Ещё весна, но день безумно жаркий…»
Ещё весна, но день безумно жаркий.
Душа несокрушённая парит.
И май зелёный празднично и ярко
горстями одуванчиков горит.
«Заговорили небеса…»
Заговорили небеса,
согрели тёплыми лучами,
и зимней неги полоса
была расстреляна громами.
Земля открыла нам сама
умытые дождями дали,
и хочется сойти с ума
от первых листьев пасторали.
«Господи, как же они похожи…»
Господи, как же они похожи —
зимы и вёсны наперебой.
Трудно бывает их подытожить
или отметить одной строкой.
Я не могу их, как рукопись, вычитать
или легко, как птиц, отпустить.
Я не могу их приходы вычислить,
только могу безгранично любить.
Зимние клавиши, струны весенние.
Хрупкая разница, смытая грань.
Я проповедую, как исцеление:
сне́ги, фиалки, морозы, герань.
Всё – как единственно-сладкое целое:
переплетение снега и луж,
сине-зелёное, ласково-белое —
для искупленья неправедных душ.
Весеннее кимоно
Подарю самой себе кимоно
и порадуюсь сиянью весны.
Цветом сакуры цветёт полотно,
вкусом вишни мои мысли пьяны.
И хотя ещё балу́ют снега,
но цветы уже свежи и чисты.
Синий ирис засиял – как серьга,
и левкоя зеленеют листы.
Беззащитна, словно сердце в груди,
ипомея на холодном ветру.
Если ринутся на землю дожди,
обогрею, как родную сестру.
Амариллису без солнца темно,
и камелия всё ждёт новизны…
Ах, цветастое моё кимоно —
яркий вестник долгожданной весны!
Стихов ультрамарин
Сиянье дней раскляксила весна.
Мне не хватает слов для их огранки.
Я заключу, наверное, их в рамки,
чтобы отдельно: счастье – и вина.
Листы дорог листает солнца свет.
Навзрыд – ручьи: ведь скоро станет сухо.
И я шепчу им ласково на ухо,
что постоянства в этом мире нет.
Смахну с небес стихов ультрамарин,
и буду ждать батистовое лето,
и наложу своею властью veto
на долго не кончающийся spleen.
Пастелевый апрель
Пастелью нарисованный апрель —
сухим мелком по серому асфальту,
по мыслей вулканических базальту —
весенняя цветная карусель.
Басманная болтает о былом,
Садовая опять хранит молчанье.
Фиалками – зонты, и каждый дом
боится потерять очарованье.
Трамваев звон и окрики машин,
свидетели отчаянных желаний,
признаний и ненужных расставаний,
как вечной непокорности вершин.
Сегодня снова яркий свет манил,
но выберу, наверно, путь окольный:
я не хочу, чтоб сердцу было больно,
и не хочу, чтоб ты меня винил.
Mon cher
Mon cher, какая радость, посмотри:
ужели зацветают барбарисы?
Совсем весна и, что ни говори,
душе приятны солнца бенефисы.
O, mon ami, какой вокруг кураж,
какой расклад на праздники и будни.
Шумит прибой и паруса на судне.
Ну что зима? Она уже мираж.
O, mon amour, забудь печаль и боль,
открой глаза на глубину момента.
Оставим суету и сантименты
и на шкале любви отметим ноль.
Начнём с нуля. Откроем Montrachet[2].
O, mon ami, ведь капля камень точит.
Смотри: журавль – весенний атташе —
земле шальное счастие пророчит.
«Капли падают малиново…»
Капли падают малиново.
Лужи плачутся вишнёво.
Все дороги пахнут глиною.
В небе сумрачно, но клёво.
Разбужу подругу-тучу —
что молчишь? Греми громами!
Небо зонтом нахлобучу
над промокшими домами.
Что-то боги перепутали —
октябри теперь в июне:
дождь серебряными путами,
ветер по небу на шхуне.
Вновь берёзы ветви свесили,
все вокруг дождями пьяны.
На душе светло и весело,
сладко, розово, piano[3].
«Сияют, словно бок блесны…»
Сияют, словно бок блесны,
в лучах немеркнущего света
осколки прожитой весны,
наброски будущего лета.
Жасминовое облако
И солнечно, и день уже в разгаре.
Заманчиво сияет небосвод.
Над городом в изящном белом сари
жасминовое облако плывёт.
Ветра-менестрели
Мне ветры буйные стелили
к ногам седые ковыли.
Они кочевниками слыли,
а были просто бобыли.
Вот и сегодня нежным звоном,