Аня стянула футболку и расстегнула голубой лифчик. Соски смотрели в разные стороны, словно проверяя, нет ли кого поблизости. Разглядывать себя в зеркале – все равно что спускаться в темный подвал. Кожа над коленками дряблая, хоть приклеивай скотчем. Вставать на весы прямо перед походом на день рождения к одногруппнице – так себе идея. Стрелка колебалась между 52,5 и 52,6. А ведь сегодня Аня даже не ела! Она достала из шкафа мятые черные джинсы и самую широкую толстовку: мама купила ее два года назад для поездки на Алтай. В кармане толстовки был песок.
Одногруппница Катя жила на Васильевском острове, недалеко от кладбища и трамвайного депо. Папа оставил деньги на такси и попросил позвонить ему перед выходом: он всегда сам вызывал машину для дочери, потому что дебилов и маньяков в Питере хватает. Дебилов и правда хватало, вот хотя бы соседка этажом ниже, которая вечно держит дверь своей квартиры нараспашку. Всякий раз, встречая Аню на лестнице, женщина в розовом халате рассказывает об очередном визите своих внуков – и всякий раз внуков зовут по-разному. По вечерам соседка выходит во двор и зовет внуков: «Петя, Юля, Наташка, пора домой!» Никто не отзывается, и она возвращается в квартиру одна, разговаривая с кем-то непослушным.
Аня рассказала о соседке таксисту, пока они проезжали через Дворцовый мост. Мужчина в кожаной кепке вздохнул и ответил, что подростки ничего не знают об одиночестве. В машине надрывался Игорь Крутой, ему подпевала Ирина Аллегрова – дуэт пел про снежинки на ресницах и незаконченный роман (в парке на скамье). Сухой ветер обдувал щеки, но закрывать окно казалось небезопасным. Таксист, может, и не был маньяком, но алкоголиком был точно. Аня узнала, что мужчину зовут Виктором, родился он в Петрозаводске, но в Питере бомбит уже шесть лет. Трое сыновей, которые остались вместе с женой в родном городе, – вот что заставило его переехать. Все заработанные деньги он высылает домой, куда сам ездит раз в месяц или два, если наберет пассажиров в дорогу, чтобы компенсировать бензин. Аня спросила, не скучает ли он по жене, но водитель лишь снова вздохнул.
Через полчаса таксист высадил Аню возле мусорных баков, выставленных вдоль кирпичной стены. Трехэтажный дом стоял справа: серую дверь подпирали две водосточные трубы, которые в темноте можно было принять за колонны. Но было светло, и Аня рассмотрела осыпающуюся штукатурку и ржавые потеки. Окна первого этажа замурованы решетками, с которых свисают искусственные цветы. Такие обычно продаются в ритуальных салонах. На втором этаже в одном из открытых окон сидел худой рыжий кот. Лапой он прижимал к подоконнику нечто, напоминающее лягушку. К окну, прихрамывая, подошла полная женщина. Закурила, потом взяла кота за шкирку и скинула с подоконника.
Аня подошла поближе и крикнула:
– Простите, а как попасть в парадную? Я в седьмую квартиру. Дергаю дверь, не открывается.
Женщина закашлялась, обнажая редкие желтые зубы.
– Тяни сильнее, сильнее тяни, только аккуратнее, а то пришибет. – Она выдохнула дым и добавила: – В парадную, господи ты боже.
Внутри воняло.
Катя жила с родителями, но сейчас они уехали на дачу в Озерки, поэтому на всю квартиру Гуф читал про мутные замуты. Аня поморщилась, хотя песню знала. На кухне был накрыт стол: «мимоза» в хрустальной лодочке, тонко нарезанные колбаса и сыр, хлеб, соленые грузди, чипсы. За столом сидели два незнакомых парня: один разливал по стопкам водку, второй рассказывал, как влюбился в девушку и не знает, куда пригласить ее потрахаться. Когда в одном предложении он использовал слова «эйфория», «гондон» и «интерпретация», Аня поняла, что парень учился на филфаке. На подоконнике сидела именинница с сигаретой. Аня протянула подарок: новый диск Земфиры и роман Бегбедера «Романтический эгоист». Книгу она покупала себе, но читать не стала, потому что в сравнении с гениальными «99 франков» этот роман провальный. После фразы «Любовь – это когда выдумываешь человека до того, как знакомишься с ним» писателю нужно время, чтобы написать что-то стоящее.