И в высшей точке, держа в объятиях рыдающую Милку, проигравшую цель всей своей маленькой жизни на жалкие половину балла, падая в ее горе, она позволила себе закрыть глаза и на мгновение утонуть в собственном, чувствуя, как покатились беззвучные слезы, даже не сбивающие дыхания.

– Михаил Александрович, объясните еще раз Яннису, куда ему девать плечо в этом прыжке. Невозможно же! Рада, елки-палки, да сосчитай ты уже количество оборотов во вращении!

Два дня до московского этапа. Нужно просто работать. Просто работать. Вечером смотреть с такой же погасшей Никой старое кино, положив подбородок на макушку неожиданно и одиноко повзрослевшей девушки. Прижимать к себе ребенка, надеясь рядом с ней вспоминать счастье быть дома. Реветь, когда дочь уйдет спать.

А ночью, в снах, прижимая своих девчонок к бесчувственному олимпийскому льду, видеть, как рушится крыша над их головами, в тело летят осколки стекла и льда. Кричать. И просыпаться от того, что дочь трясет за плечи:

– Мама! Мама! Мамочка!

“Мамочка!”

– Рада! Выпадаешь из музыки! Где твои генетические способности Цагар? Илья Сергеевич, встаньте перед нашей чемпионкой. Рада, просто делай то же, что Илья Сергеевич, секунда в секунду.

Она устало поднимается со своего тренерского места, почти ничего не чувствуя, выходит из-за стола и встает позади Ландау и фигуристки у бортика, принимая ровно то же положение, что спортсменка и хореограф.

Руки Виктории и Ильи синхронно взлетают в первом движении, Рада следует за тренером, словно невидимая ниточка привязала все ее движения к движениям Домбровской и Ландау.

Синхронно все трое выбрасывают вперед руку сжатую в кулак, и слышен звон бьющегося стекла. В памяти возникает момент первого осознания того, что мамино недомогание и случайный перелом – это смерть. В тот день, глядя на себя в зеркало, Вика тихо сказала: “Опять”,– и истерически запустила телефон в стекло, ненавидя свою жуткую карму, которая забирала самых близких в оплату вершин ее мечты.

В глазах слегка темнеет от накатывающей боли в сердце, Виктория опирается о бортик. Через считанные мгновения на своих ледяных пальцах она чувствует чьи-то горячие ладони. Рядом слышен голос Цагар:

– Илья Сергеевич, что случилось? Виктория Робертовна, вам плохо?

– Рада,– Ландау пристально вглядывается в совершенно белое лицо начальницы,– позови-ка Михаила Александровича.

Потом он отпускает ее руки и в одно движение перемахивает бортик, оказываясь за пределами льда. Крепко обхватывает за талию и медленно провожает до скамейки. Сидит рядом, прижимает к себе так крепко, что даже через куртку, жилет и спортивную водолазку женщина чувствует его тепло и крепкое молодое тело.

– Мне холодно, тихо шепчет Вика и в ту же минуту Илья закрывает ее полами своей куртки, прижимая еще крепче к груди.

– Оказывается, снежные королевы тоже мерзнут?– его дыхание шевелит взъерошенные прядки у нее на макушке. И это так сладко, что она невольно опускает голову ему на грудь и заливается слезами.

И лишь много позже Вика сообразит, что за все время, которое она ревела на мужском плече, никто их не потревожил.

Григорьев, понаблюдав за происходящим в полумраке за бортиком, тихо собрал спортсменов и через дальнюю калитку увел всех в раздевалку на 30 минут раньше. Режим – это самое важное. тренировки никогда нельзя отменять или прерывать. Важнее только жизнь.

****

– Просто ты не сразу сообразил, что нужно всего лишь завернуть меня в свою куртку и держать покрепче,– как же спокойно стало с его присутствием в ее жизни.

Пережила бы она тот, добивающий по остаткам выдержки, этап в Москве, если бы он не брал ее за руку перед каждым выходом к бортику? Не смотрел так пристально в глаза, становящиеся из зеленых почти черными на бледной от усталости коже лица, не поправлял аккуратно полы черного пальто, прикрывающего траур остальной одежды. Черная женщина, идущая сквозь собственный черный мир. Илья тогда не дал утонуть в черноте. И его свет она заметила, пошла на него. И в конце концов вышла из своей темноты, держась за него.