– Ведьма, ведьма, верно мама говорит. Благословения взять не захотела. Мама рассержена…

– Да ну тебя совсем! Нормальная баба. Женат ведь, чего там теперь. Не дури, пойди спать.

Елена Николаевна вернулась к лестнице, опасаясь, что кто-нибудь выйдет из кабинетика. Возле самых перил она обнаружила два своих чемодана и коробки – её вещи привезли от графа. Очень кстати. Она приволокла багаж в спальню и снова крепко заперла дверь. Переодевшись и причесав волосы, она почувствовала, что голодна. Немного помедлив, решила спуститься в кухню.

Первый этаж был также тих и сонен. В буфете она нашла остатки свадебного пирога, вино и сыр. Захватив всё это, она начала, было, красться к лестнице, но шум из-за двери, в которой накануне мелькал серый чепец, заставил её замереть на месте. Однако, подумав, что будет хуже, если её застанут здесь, да ещё с едой, она быстро поднялась по лестнице и остановилась на промежуточной площадке. И вовремя.

Из двери кто-то вышел со свечой, раздался приглушённый смех, возня, и женский голос, показавшийся знакомым, произнёс:

– Наказать его надо. Я накажу.

Картавый мужской сип ответил:

– Эк ты, неймётся тебе. А барынька у вас мягкая, хорошая барынька.

– Хоть золотая, да мне не указ.

Проводив кавалера к выходу, женщина заперла дверь и пошла назад, приговаривая:

– Наказать надо, наказать.

Она была пьяна, так что не сразу могла попасть рукой на ручку двери, выругалась и наддала по двери коленом. Когда пламя свечи осветило её лицо, Елена Николаевна узнала тощую нищенку с церковного двора.

Размышлять, что бы это значило, было некогда. Да и какое это имеет значение, если утром она всё равно уедет в Москву? Наощупь, так как лампу пришлось погасить, чтобы не обнаружить себя, она добралась до комнаты. Ста-раясь ступать неслышно, она заметила, что на лестнице уже нет ковра. Да что ей с того? То, что это странное место, населённое странными людьми, занимающимися тёмными, таинственными делами – это ей было ясно.

Немного перекусив в комнате, она прилегла на кровать и стала ждать рассвета. Сон всё же завладел ею, она заснула, когда сквозь шторы уже просачивался свет раннего утра. Проснувшись и поглядев в окно, она увидела, что солнце давно в зените. Елена Николаевна умылась и прочла молитвы. Выходить из комнаты не хотелось, да и не имело смысла. Однако ожидание в неизвестности было тягостно и, кроме того, ей хотелось поскорее покинуть мрачный дом. Женщина решила, что до станции она наймёт извозчика. Надо спуститься вниз и сказать, чтобы один из лакеев отнёс её вещи в экипаж.

Она уже направилась, было, к двери, но тут снаружи послышались шаги, и голос свекрови громко и раздражённо произнёс:

– Обед на дворе, а господа хорошие всё почивают!

Вслед за этим раздался стук в дверь. Елена Николаевна открыла и поздоровалась со старухой.

– Доброе утро, Агриппина Яковлевна.

Та удивлённо воззрилась на невестку, некоторое время молча глядя то на неё, то на комнату. Наконец недовольно выдавила:

– Семьдесят три года Агриппина Яковлевна!

Развернувшись с самым презрительным видом, на какой только была способна, она направилась в сторону кабинетика. Елена Николаевна приостановилась у лестницы, слушая, как старуха стучит в дверь, затем открывает её, цокает языком. В открывшийся проём слышится мощный хра-повой дуэт. Елена Николаевна поспешно стала спускаться по лестнице, думая о том, что она пробыла в этом доме менее суток, а уже крадётся, вздрагивает и прислушивается, как преступница или загнанный зверь. Что сталось бы с нею, останься она здесь?

Но теперь всё к лучшему. Хотя и придётся ей до конца дней жить словно вдова или монахиня, одинокой при живом муже – она ведь никогда не нарушит данный при венчании обет верности, она это знала наверняка – значит того хочет Бог! Боже мой, какие надежды внушил ей Лихой, какие мечты о мирной и счастливой жизни лелеяла она! Думала, что вот теперь-то семья укроет её от демонов дома графа С. и согреет после безотрадного одиночества. Не только себе, а и Вареньке помочь хотела. «Глупа ты, голубушка, в свои годы и жизни совсем не знаешь».