Он вспомнил, какие у него были большие планы на будущее, когда он был подростком. Когда познал первые радости минимального признания – признания небольшой аудитории. Маленькие мальчишки и девчонки его же возраста. Крохотный литературный конкурс…

Хлопали ему.

Или, может, это все была лишь сладкая ложь? Как теперь понять? Просто никто никого не хотел обижать… Каждый хлопал другому, подбадривал…

Отец вдруг остановился. Повернулся к Артему, к своему сыну. Морщинистые руки отца лежали на его плечах, и он больше всего был похож на древнеегипетскую мумию, захороненную под громадными каменными переплетениями узких проходов пирамид.

– Ты мне нужен, – сказал отец как можно более мягким голосом. – Мне нужна твоя… Поддержка.

Артем вскочил с кресла.

– Ты опять меня не понимаешь. Или понимаешь, но делать ничего не хочешь. Хорошо тебе держать меня на коротком поводке, – короткое молчание. – А я хочу уйти.

Отец рассмеялся.

– Ты и сам понимаешь, насколько это глупо. Ты не выживешь. На своих вшивых историйках много не заработаешь.

Артем и сам все это прекрасно понимал. Отец перекроет кислород, если его сынок перестанет быть хорошим мальчиком. И тогда тут будет только один путь, вниз, на дно. На самое грязное дно. Но это жгучее понимание собственной зависимости, собственной ничтожности еще сильнее распаляло Артема.

– Не думай, что это навсегда, – сказал он своему отцу. – Я могу идти? А то уже не терпится идти помогать твоему помощнику.

– Да, – сказал отец. – Только прошу тебя, не закапывай себя окончательно.

– Что это значит?

– Ты сам все знаешь. Нужно повышать показатели.

– Ты прекрасно понимаешь, что это невозможно. Показатели нереальные. Никто их не может выполнить.

– Ты мой сын. Ты должен их выполнять. Иначе мне придется в тебе разочароваться.

Артем встал и поправил пиджак.

– Я думаю, это уже давно произошло, – сказал он. – Знаешь, что я всегда хотел спросить тебя? Неужели, ты никогда к нам ничего не чувствовал? Мы для тебя были семьей, а ты все время возился с издательством… Ты по нам никогда не скучал.

– Скучал, конечно. Не понимаю только, почему ты постоянно сводишь все к одной теме?

– Если бы скучал… если бы на самом деле ты относился к нам с теплотой, то проводил бы с нами больше времени. Не уезжал бы постоянно на свою охоту. Почаще оставался с нами.

– Охота – это тоже была часть работы, – сказал отец. – Если бы не эта охота, то я и не стал бы таким, какой я есть сейчас… Дело не в том, что я не хотел проводить с вами время. Но я не мог… И ты не смеешь меня в этом попрекать. Потому что я делал все для семьи. И в том, что я проводил с вами мало времени, нет моей вины.

– Ты всегда мог выбрать что попроще. Чтобы на нас оставалось больше времени. А то, ведь, я тебя и не знаю, как человека-то. Кто ты? Тот человек, под маской моего отца, он хоть немного скучает по матери?

– Конечно, скучаю, – сказал отец слишком быстро, слишком нетерпеливо, слишком сухо, слишком холодно, чтобы это было правдой…

Но Артем, объятый искренним чувством стыда и возмущения, не мог остановиться:

– Но и это не так важно, – сказал он. – Для меня все стало окончательно понятно, когда ты приехал в больницу только после смерти матери. Ты даже не был рядом в этот момент, когда она умирала. Ты оставил нас. Бросил.

– Ты просто глупый озлобленный мальчишка, – сказал отец, не показывая ни единой эмоции. – Который так ничего и не понял… Но я тебе не буду в сотый раз объяснять…

– Ладно, я пойду, – сказал Артем. – А то, наверное, мальчик заждался.

На выходе Артема будто бы обдало холодом. Воспоминание о матери сжало его сердце.