«Все сыновья князя Ольгерда были крещены в православие, многие из них явились основателями и покровителями православных храмов в княжестве. Андрей Ольгердович, князь Полоцкий, дал жалованную грамоту Полоцкому Троицкому монастырю и основал Никольскую церковь в полоцком замке, а его сын Михаил Андреевич там же основал Петровский монастырь. Другой сын Ольгерда – Лугвений Семеон, князь Мстиславский, построил близь города Мстислава Онуфривский моностырь»

«Среди литовцев потомки Ольгерда решительнее других обращались к Православию. Положение изменялось только со вступлением на польский трон Ягайлы, сына Ольгерда» [19].

С Ягайло началась историческая драма взлетов и падения семьи Ольгердовичей, а с ним и Великого княжества, религиозное и семейное противостояние, длительная история интриг и шарахания между татарской Ордой, Московским княжеством, Польшей и немецким Орденом. В трагической истории борьбы за престол Великого княжества, за столичный град Вильно, только бесстрашный и могучий воин, Великий князь Кестут, выглядит последовательным и положительным героем, благородным и честным, может, излишне прямолинейным политиком, но до конца верным своему слову, данному старшему брату, сражаться за отчизну. Не таким, к сожалению, оказался его племянник. Приведу характеристику князя Ягайло, которую ему дает историк и литератор Лев Гунин:

«Трудно назвать другого человека со множеством выдающихся качеств, которые были бы направлены исключительно на исправление своих собственных промашек, пороков, преступлений и предательств. Любой его положительный поступок тут же сводился на нет отрицательным, а отрицательный завершался положительным. Столько бедствий, сколько он причинил литвинам (беларусам) и литовцам, полякам, малороссам, жителям восточных русских княжеств, пруссам, жмудинам и немцам, вряд ли причинил самый непримиримый из врагов. Все они в тот или иной период считали его „своим“, но для таких, как Ягайло, нет „своих“, и даже близких родственников он не считал вполне „своими“» [60].

Внутренняя слабость и моральная неустойчивость, а еще испуг, долго не оставлявший его, когда он оказался в плену своего дяди Кестута, где мог и погибнуть, привели Ягайло к решению покинуть Литву и заключить союз с Польшей. Он долго метался между ханами Орды и немецким Орденом. Сыграло, видимо, свою роль и повышенное честолюбие – он становился после предполагаемого брака с Ядвигой королем Польши, а после Кревской унии формальным властелином государства «от моря и до моря». Оправдаться перед братом Витовтом за убийство его отца и матери он, конечно, не мог, но «откупался», отдавая ему во владение Литву, сделав его своим наместником. Он, оставаясь язычником, охотно принимал веру «по обстановке», то православную, то католическую, что, к слову, практиковалось всеми князьями Литвы. Воевать, все-таки, князь Ягайло умел и не только оборонялся, но расширил пределы княжества на запад, на земли Польши, «na Mazowszu y na Lachy», земли «ляшские» и Мазовецкие, как написано в «Хронике Быховца» [19].

В 1385 году Ягайло совершил очередной, победоносный поход в Польшу, после которого установил западные границы ВКЛ с Польшей (с «Ляхи по Белой Воде», то есть по реке Висле“ („wczynił Jagoyło hranicu z Lachy po Biełuiu Wodu, to iest po reku Wisłu) [19].

Польша становилась «почти дружеской» для ВКЛ, однако на западе оставалась давняя угроза со стороны Тевтонского Ордена, что подтолкнуло Великого князя искать более прочного союза с соседом и принять свадебное предложение, переданное послами из Кракова.