Помню, как однажды ехал в лифте с дочкой. Мы стояли рядом, не разговаривали. И вдруг она посмотрела на меня так, будто всё уже знала. В её взгляде было что-то очень взрослое, тревожное и тихое. Я почувствовал её внутреннюю неуверенность и печаль, но не стал первым говорить. Решил: если захочет, сама спросит.

И она спросила. Немного смутившись, но прямо, с надеждой, что я сейчас всё опровергну:

– Пап, а это правда, что вы с мамой разводитесь?

Я сразу увидел, как у неё дрогнули губы, как в глазах заблестели слёзы. И всё же она не отвела взгляд. Ждала, что я скажу: «Нет, ты что».

Я вздохнул, сжал её руку крепче и ответил так мягко, как только мог:

– Да, котёнок.

Она сразу расплакалась и прижалась ко мне, обняв дрожащими руками. Я обнял её в ответ, гладил по спине, стараясь хоть как-то утешить.

– Не переживай, слышишь? Я никуда не ухожу. Мы обязательно будем видеться, как и раньше. Я вас с братом очень люблю. Просто теперь мы с мамой будем жить отдельно. Но я всегда буду рядом.

Она кивнула сквозь слёзы, обняла меня ещё крепче. В этот момент лифт остановился, двери открылись, но мы остались стоять. Просто обнимали друг друга, каждый думая о своём.

Больно, когда твой ребёнок плачет. Особенно, когда ты понимаешь, что ничего уже не изменить. Нельзя сказать: «Нет! Это всё ошибка». Нельзя сделать, чтобы стало «как раньше». Потому что как раньше уже не будет.

Остаётся одно – прожить это максимально бережно. Для себя. И для них.

Три месяца бракоразводного периода пролетели почти незаметно. Всё, что казалось сложным и невыносимым в самом начале, постепенно стало частью новой реальности. Документы были подписаны, и пришло время переезжать.

Передо мной встал вопрос: где теперь мой дом?

На первое время меня приютили друзья, семейная пара с маленьким ребёнком. Это добрые, душевные люди, и я был им искренне благодарен. Их тепло и поддержка стали для меня своего рода временным островком, где можно было немного перевести дух и не чувствовать себя совсем одиноким.

После переезда к друзьям я ожидал, что хотя бы немного почувствую опору под ногами, ясность. Но вышло наоборот. Вместо спокойствия я погрузился в болезненное саможаление, в нескончаемую череду мыслей: а правильно ли я поступил? А что, если бы простил? А смог бы? А надо ли было бороться? Я снова и снова возвращался мыслями к детям, которых теперь не видел каждый день. И, как это ни парадоксально, раньше, живя с ними, иногда мечтал об отдыхе и тишине. А теперь жутко не хватало их шума, их присутствия, даже капризов. Пустота в доме ощущалась особенно остро.

Я держался внешне. Работал, выполнял задачи, был «на месте». Но внутри это был настоящий автоматический режим. Жизнь текла мимо, а я словно смотрел на неё через стекло. Эмоции были глухими, желания приглушёнными, а энергия почти на нуле. Я проживал день за днём, но не жил. И только сейчас, оглядываясь, понимаю: это было депрессивное состояние. Настоящее. Я просто не мог тогда признаться себе в этом.

Около трёх месяцев длился этот затяжной внутренний шторм. Сожаления, обиды, внутренние диалоги, в которых я бесконечно проигрывал старые сцены, доказывал что-то жене, себе, миру. А потом уставал даже от собственных мыслей. Всё это время во мне шла незаметная, но тяжёлая работа, как будто мой внутренний мир, разбитый на куски, медленно собирался обратно.

И в этом состоянии я начал задавать себе совсем другие вопросы: кто я без своей прежней жизни? Чего я хочу теперь не от внешнего мира, а от самого себя?

Я знал, что достиг в этой сфере определённого потолка. Был начальником производства, хорошо справлялся с задачами, держал процессы под контролем. И при этом с каждым днём всё яснее понимал: если ничего не поменяю сейчас, то останусь в этом кабинете среди чертежей и техники на всю жизнь. И дело было не в недовольстве, а в том, что внутри что-то звало в другую сторону. Хотелось двигаться, расти, пробовать, загораться. Хотелось утром просыпаться не просто по будильнику, а с интересом. Чем сегодня наполнен мой день?