Алена взглянула на них с такой печалью, как будто это были ее собственные дети, которые принесли из школы по двойке. Макс улыбнулся. Не знал, что бы такое помягче сказать, и сказал:

– Обезьянки.

Тигрица набирала полный баул всякого хлама и тут же звонила домой, кричала в трубку, счастливая до ушей:

– Мам! Я тебе полотенце купила! Мам, такое огромное полотенце за восемь евро! Мамуль, ты слышишь? Я тут в городе нашла такое обалденное белье! Мамуль, французское! Не дорого, у меня есть деньги! Ну, что ты говоришь, зачем тебе французское белье! Я знаю, что у тебя никого нет, ну и что? Мамуль, ну будет, будет. Тебе нужно французское! Мамочка, ты у меня молодая, все пригодится. Пришли размеры, прямо сейчас смеряйся и пришли мне на этот номер эсэмэской…

Тигрица притормозила у яркого прилавка с кружками, зажигалками, пепельницами, майками и прочей дрянью.

– Магнитики! – она увидела.

И все запрыгали, запищали, и Макс, и Сашуля, и девочки:

– Магнитики! Магнитики!

Магнитики Алена сторговала не за евро пятьдесят, а за один евро. Ерунда, но ей было чем гордиться, пятьдесят процентов экономии, нешуточное дело. Алена этих магнитиков набрала штук тридцать, вернется в клуб, а там у нее и девочки, и официантки, и диджеи, и охранники, все получат по магнитику, уснуть не смогут, если кому-то не достанется от Алены сувенирчик.

Мама Сашулина вместе с девочками зашла поковыряться в куче шифоновых парео. Она пощупала с некоторым сомненьем эту гадость из ядовитой прилипающей к телу синтетики. И вроде бы не нужен был ей этот лоскуточек, но захотелось.

Сашуля наклонился к маме, обнял ее за плечи.

– Что ты смотришь? – он спросил. – Косыночку увидела?

– Да вот, – она засмущалась, – вот вроде бы синенькую… под купальник…

– Купи, – Сашуля улыбнулся ей, как дочке, – купи себе тряпочку. Синенькую хочешь? Возьми синенькую.

Не знаю… Может, меня и продуло немножко, этими ветрами островными, а может быть даже, я слегка перемерзла в холодной воде, но мне показалось, что все они, все поголовно в этой компании были повернуты на своих мамочках. И Макс, разумеется, Макс в первую очередь. Хламья он своей маме не покупал, нет. Он еще утром съездил на местный ювелирный завод и купил своей маме в подарок какую-то дребедень из золота и черного жемчуга.

Ресторан выбирала я, он был у причала, оттуда хорошо просматривалась вся береговая линия, стекло сверкающих отелей, пляж и яхты. Яхты молчали, на каждой голубеньким было написано ее испанское имя. «Донна Роза», «Кончита», «Санта-Мария»…

За столом были мама с Сашулей, Макс, Алена и я. Иногда с нами обедала голодная Тигрица. Остальные девочки кушали в арабской пиццерии, у них там получился кружок по интересам с местными мальчишками.

Официант знал по-русски три слова: «спасибо», «пожалуйста» и «спокойно». «Спокойно!» – и ладонь вперед, это у него хорошо получалось. Красавец, все испанские мужики красавцы, он танцевал вокруг нашего столика, а я тащилась, мне для счастья много не нужно.

– О! Как ему идет этот фартук! И маечка в обтяг! А пальчики какие длинные!

У испанца все блестело: волосы, глаза, улыбка… А я же из России девушка, для меня все блестящее – красота.

Макс улыбался и барабанил на развернутом меню.

– Ирочке понравился мальчик, – он сказал.

– А тебе не понравился?

– Я замужем уже три года, – он доложился.

– А я пятнадцать, – говорю.

Макс посмотрел на меня внимательно, даже очки свои очередные снял. Ну, думаю, сейчас начнется диагностика. Он потрогал мой лоб, подбородок и сделал медицинское заключение:

– Лицо мне нравится… Линия лба и носа интересная… Я бы только вот тут вот немножко над бровями ниточку пропустил… И вот здесь… – он нажал мне на скулы, – здесь тоже можно… А в целом все пока еще в порядке…