В нашем «треугольнике» произошла ещё одна, теперь уже последняя метаморфоза, окончательно его разрушившая: разрыв между Фрейдом и Юнгом. Ученик давно забыл, что обещал никогда не изменять психоанализу. Он позволяет себя откровенно написать такие слова:

«Дорогой профессор Фрейд могу ли я сказать Вам несколько серьёзных слов? Я признаюсь в амбивалентности моих чувств к Вам, но сейчас попытаюсь увидеть ситуацию честно и абсолютно прямо. Если вы сомневаетесь в моих словах, тем хуже для Вас. Я хочу сказать Вам, что Ваш метод обращения с Вашими учениками как с пациентами – это грубая ошибка. Таким способом Вы создаёте либо угодливых детей, либо нахальных щенков (Адлер[271] -Штекель[272] и вся эта наглая банда, которая теперь задаёт тон в Вене)… Вы тем временем сидите на вершине как отец и сидите крепко. В полнейшем раболепии никто не рискнёт дёрнуть пророка за бороду и спросить у Вас то, что Вы наверняка спросите у пациента с тенденцией анализировать аналитика вместо самого себя. Вы спросите его: «У кого из нас невроз?».

И в другом письме:

«Видите, дорогой профессор, пока Вы раздаёте эту дрянь, я не тороплюсь проклинать свои симптомы; они съёживаются до соринки в сравнении с ужасающим бревном в глазу брата моего Фрейда. Любите ли Вы невротиков так, чтобы всегда сохранять мир с самим собой? Нет, скорее Вы ненавидите невротиков»

Буквальное, почти по позднему Юнгу, «архетипическое» низвержение Отца с трона.

Фрейд в свою очередь откровенно издевается над дешёвым мистицизмом и самодовольным шаманизмом Юнга, которому мерещатся поющие шкафы и феи, спрятавшиеся в саду. И откровенно признаётся Сабине (?!):

«мои личные отношения с Вашим германским героем определённо разорваны. Он слишком плохо себя вёл. После того как я получил от Вас первое письмо, моё мнение о нём сильно изменилось».

И добавляет в одном из последующих писем к ней:

«Горько слышать, что Вы всё ещё поглощены своей страстью к Ю. – и это в то время (?!), когда наши с ним отношения столь ухудшились… Я представляю себе дело так, что Вы так глубоко любите д-ра Юнга, просто потому, что не видите того омерзительного (?! – Р. Б.), что в нём есть. Когда я возвращаюсь к началу нашей переписки, мне кажется, что всё это было предопределено. Я рад, что теперь так же мало отвечаю за его личный успех, как и за научные достижения».

Что здесь можно сказать?

Конечно, смущает, «это было предопределено» (на это обращает внимание В. Эткинд). Буквально, от любви до ненависти один шаг. Что до остального, известно, что высокое может проваливаться в низкое, буквально низвергаться. Почти архетип (спасибо д-ру Юнгу). Хорошо если тянет в бурлеск, в гротеск, в фарс, это всё окультуренные формы. А случается, причём нередко, в откровенную пошлость (окультуренность?). Разве трудно представить себе какого-нибудь пошляка, который пытается раскрыть глаза Сабине:

«ты что, совсем слепая, что у тебя, никак, крыша поехала, ты что, не видишь какой это «омерзительный» тип».

Увы, и это человеческое, слишком человеческое.

Несмотря ни на что, Сабина продолжала играть «с чистыми намерениями». Она писала Фрейду:

«несмотря на все его колебания, я люблю Ю. и хотела бы вернуть его в отчий дом. Вы, профессор Фрейд, и он не имеете даже малейшего представления о том, насколько близки Вы с ним друг другу – ближе, чем кто-либо может себе вообразить».

Сабина имеет в виду не пресловутое «давайте жить дружно», а глубокое понимание близости двух мужчин, о которой им самим неведомо.