– Ну что, служишь? – обратился ко мне стоявший рядом мужчина.

– Служу, – ответил я, – вот приехал город посмотреть. А вы местные?

– Да нет, в санатории отдыхаем, – сказал мужчина.

Приехали они в Камышлов, чтобы подкупить съестных припасов и спиртного. Припасы, привезенные из дому в санаторий, уже закончились.

– Воздух там, понимаешь, в Обухове, хороший, кормят неплохо, но вот выпить и закусить нечего, – объяснил мне коротко стриженный загорелый мужик средних лет в сером костюме.

Жена его одета была тоже во что-то серо-зеленое, пошитое, видимо, у портнихи, на голове у нее была зеленая фетровая шляпка с пером, губы были ярко накрашены. Она чем-то походила на своего мужа, выглядела его ровесницей, но взгляд его татарских с прищуром глаз был поживее. Все то время, что Татьяна рассказывала нам об истории города, женщина в шляпке не переставала бросать по сторонам взгляды из-под темных густых бровей.

Между тем мужчина рассказал мне, что они из Ирбита, где он руководит мясокомбинатом, и что приехали с женой лечить остеохондроз. Мне показалось, что несмотря на ранний час он уже изрядно выпил.

– А их, – он мотнул головой в сторону другой пары, которая была одета поскромней, – мы с собой взяли, чтобы не скучать, они у меня на комбинате работают, технологи, – пояснил мужчина. – Комбинат у нас классный, еще с войны для правительства колбасы производим – и полукопченые, и сырокопченые, и сыровяленые. Есть у нас и отдельный сорт, «вюртембергский» называется, пробовал? Добавляем конины, ну и коньяка, само собой. – Он вытащил из кармана пиджака серебряную фляжку и сделал глоток. Тут только я понял, что аромат коньяка мне не почудился.

– Хочешь? – он протягивал фляжку.

– Мне не положено, – сказал я на всякий случай.

Сунув фляжку в карман, он хмыкнул:

– Молодец, – и продолжал рассказывать: – Дом у меня деревянный, двухэтажный, три дочери, малинник есть, в общем, полная чаша. Да, еще корова имеется, Сиренью зовут. Понял? Вот приезжай в Ирбит, я тебе все покажу, – пообещал он мне уходя.

Жена тащила его за локоть, а пара технологов, мужчина и женщина, последовали за ними, внимательно прислушиваясь к репликам его жены.

– Ну а культурная жизнь? Как с ней обстоят дела? – спросил я у Татьяны.

– Есть у нас кинотеатры и клуб. Ближайший театр в Ирбите, с середины девятнадцатого века, – сказала Татьяна, – у них еще и ярмарка знаменитая, о ней и Герцен писал, и Салтыков-Щедрин. А в Свердловске – я там пединститут закончила, – так там театры не хуже, чем в Москве и Ленинграде.

– И я в пединституте учился, в Питере, – признался я.

– А сюда как попали? – спросила Татьяна.

– Пришлось уйти в академический, – сказал я. – Вот так меня и загребли. Ну, мне пора идти, грузовик пропущу. Так вы здесь когда будете?

– Я здесь бываю по выходным, – ответила она, – а так почти весь день в школе, а потом домой.

– Ну, я в следующий раз зайду. Как только увольнение выпишут. Вы не против? – спросил я.

– Так это ж музей, – сказала она, – приходите, когда захотите, – и пожала плечами.

Позднее я узнал, что она преподает в школе историю, живет с родителями и сыном, был у нее когда-то муж, который выпивал и все не мог отыскать себе работу по душе, а потом уехал куда-то на заработки и исчез.

На второй год службы случилось мне застрелить заключенного. Было это зимой, в конце февраля, под вечер, темнело. Он набросил одеяло на проволоку, перелез через «колючку» и скатился вниз к реке по крутому заснеженному склону. Неширокая река замерзла, была подо льдом, другой берег пологий, беглец почти уже добежал до середины реки, а на другой стороне ее подступал к берегу лес, сосны, ели, словом – тайга. Его заметили, по нему стреляли, но вышло так, что я был в самой удобной для стрельбы по нему позиции – на вышке.