[13]. Их семья действительно была дружной и большой, впрочем, для Баварии это не редкость.

У Януша, насколько мне было известно, наличествовало двое старших братьев – Йоханн и Андреас, уже работающих: они были совладельцами крутейшей авторемонтной мастерской, расположенной в Мюнхене и специализирующейся на ремонте элитных ретроавто вроде Mercedes-Benz SLC 300. Была у Януша и одна младшая сестра – Каролина, еще учившаяся в школе. Не берусь судить, но, разумеется, домашнее воспитание сказывалось: привыкший заботиться о «младшем составе», Януш был предупредителен и вежлив со мной иногда просто до ужаса. К слову, он всегда безропотно таскал мои сумки, папки, библиотечные книги, тетради и планшеты, которые имели свойство накапливаться, подобно снежному кому в предгорьях Альп, и к концу дня просто оттягивали мои хрупкие и слабые женские плечи.

Пожалуй, и сама бы не ответила на вопрос, почему меня так раздражали неуклюжие и всегда случавшиеся не ко времени попытки Януша обратить на себя мое внимание. Может быть, просто еще очень сильна была в моей душе любовь… нет, пожалуй, именно страсть к другому человеку…

Да и кто бы ответил на этот странный вопрос, кроме разве что брата Джиованни? Брат Джиованни, что ты еще хотел мне сказать в своем сказочном Средневековье – в том волшебном монастырском саду, под кружащими осенними листьями, напоминающими оранжево-красные цветы или же полностью раскрытые маленькие японские веера?

Что еще не спросила я у тебя, какие вопросы были мной, к сожалению, не заданы? Что я забыла у тебя узнать?

Ты говорил мне о том, что всякий грех есть несчастье. Несчастье – и для нас самих, и для окружающих нас. Ты предостерегал нас – меня – от непоправимой ошибки. Ты утверждал: грех есть начало разъединяющее и разделяющее, отталкивающее нас от людей…

Ты давал мне много мудрых советов, проверенных Библией и временем, но некоторым из них я, к сожалению, не последовала…

Бессонницы бокал старинный…

Бессонницы бокал старинный.
Мерцанье темного вина.
Бокал – за время ночи длинной
Еще не выпитый до дна.
Из всех – горчайшего напитка
Вкус, исчезающий к утру…
Коснется дремлющего свитка
Рука, привычная к перу.
Там небо отражает землю
И – гладь серебряной воды.
…Там ветер пеленает стебли,
Скрывая легкие следы
Пришедшей осени. И тает
Сад, полный ароматов вин.
Над ним медлительно сплетает
Тончайшую из паутин —
Сентябрь…
Пером – крылом голубки —
Стираю грани долгих снов,
Не нарушая облик хрупкий
Еще не высказанных слов.
Бессонница… И – звон бокала,
Скользнувшего за край стола.
…То – глухо Слово прозвучало,
Которого и не ждала.

Начало лета. Пригород Karlsruhe[14].

В один из выходных дней – впервые

по-настоящему майских – я осталась

дома одна. С самого утра солнце – как хирург

острейшим скальпелем – препарировало

лучами весь дом: желтое плавящееся

дерево лестницы, ведущей на второй этаж…

такой же кукурузно-желтый паркет

чуть скрипучего пола… картины и гравюры

в гостиной… Полуденный лес, по краям —

изломы сосен, и – с высокого горного склона —

опрокинувшаяся даль. В небе – птица.

Тончайшая прорисовка черно-белых

деталей – время словно остановилось,

рассыпалось на минуты, секунды,

штрихи и линии… Германия, война —

безвестного еврейского художника спасла

немка, укрывая в лесу долгое время —

штрих-код этой гравюры.

«Жить…»

Жить —
   ни о чем не беспокоясь,
Вслед диким птицам
                      не срываться
И времени
         стучащий поезд
Вновь отпускать
               до дальних станций…
Переходить
                  от Дома к Саду,
Из воскресенья
                    в понедельник,
Как долгожданную
                                награду