Мурмания Виталий Аракелов

Котёнок вцепился в тонкий ствол почти лишённого листьев клёна и нерешительно застыл, не смея двинуться дальше. Холодный осенний ветер то и дело вздёргивал вверх его короткую рыжую шёрстку, проносясь сквозь неё беспощадно резкими порывами, которые, едва облизнув своим незримым ледяным языком нежную розовую кожу напуганного существа, тут же устремлялись прочь. Ветер срывал с деревьев последние остатки листвы, унося их из потухшего города, словно смывая с его улиц следы неубранных декораций ранее насыщенной жизни. Голые деревья, пустые улицы, тёмные дома…

Рыжий котёнок, выбрав удачный момент, двинулся дальше вверх по стволу всё выше, выше и выше. Его решимость росла с каждым следующим ярусом, оставленным внизу, и каждый новый шаг давался ему легче предыдущего. Ветер снова пронёсся мимо него, изогнув верхушку клёна в широкую дугу, и котёнку вновь пришлось прижаться всем телом к стволу. Он посмотрел вверх так, будто видел там последние остатки надежды и, удостоверившись, что дерево вновь вернулось в вертикальное положение, двинулся дальше. Продолжая карабкаться, маленький рыжий комок всё же достиг своей цели и оказался на верхушке голого клёна. Верхушка слегка склонилась под его тяжестью, а сам котёнок теперь издали напоминал спелый оранжевый плод, готовый в любую секунду покинуть ветку персикового дерева, но… Персики не растут на клёнах, да и не зреют в конце октября, впрочем, как и не каждая кошка может выжить, упав с высоты более десяти метров, так что перспективы сорваться с дерева были для рыжего котёнка не самыми приятными, даже если он этого сам до конца и не понимал. Он достиг своей цели и теперь смотрел вдаль, словно пытаясь отыскать взглядом саму жизнь, что так стремительно оставила город. На горизонте всё та же картина – голые деревья, пустые улицы, заброшенные дома. Где-то за домами глухо и отдалённо звучит жалобный голос голодной кошки. Ему в ответ, гораздо более звонко и близко завывает пёс. Нет, картина, представшая серо-голубым глазам рыжего котёнка, совсем не та, что раньше. Она намного обширнее и мрачнее, она – безоговорочное заключение печального исхода, она – отчаяние, отчаяние, что отразилось теперь в его широких кошачьих глазах. Пёс перестал выть, теперь он громко залаял. Лай становился всё ближе и ближе, будто закрывая для рыжего котёнка последнюю спасительную дверь. Рыжий взъерошенный комок вздрогнул под очередным порывом холодного ветра, а его взгляд растерянно забегал по сторонам. Вслед за взглядом раздался беспомощный возглас: «Мяяя-яя-ууу-у…»

– Эй, хватит лаять! – прозвучал внизу чей-то звонкий голосок.

Лохматый пёс не унимался. Он продолжал заливаться безумным лаем, не выпуская ни на секунду из фокуса своего зрения рыжее пятно наверху.

Маленькая смуглая ладонь коснулась его кучерявой спины. Пёс встревоженно обернулся и с рыком оскалил зубы.

– Тихо, тихо, хорошая собачка, у меня для тебя кое-что есть, – продолжил всё тот же голосок.

Тонкие пальцы, покрытые царапинами и мозолями, ловко нырнули в широкую кожаную сумку и уже через мгновение держали перед собачьим носом начатую пачку сосисок. Пёс тут же спрятал недружелюбный оскал и хотел было ткнуться мордой в пачку, чтобы её хорошенько обнюхать, но те же тонкие пальцы внезапно отстранили её от собачьего носа.

– Не так быстро! – воскликнул голосок. – Не ты один хочешь есть. Да и какая нормальная собака будет есть сосиску вместе с этой полиэтиленовой плёнкой? Нормальная собака… О чём это я? Здесь вообще нормальностью никакой и не пахнет. Правда, пёсик?

Пёсик жалобно посмотрел на удаляющуюся пачку сосисок и тут же услышал ответ на свой вопрошающий взгляд:

– Сейчас, сейчас, подожди. И вообще, ты не должен на меня обижаться, – тонкие пальчики ловко развернули сосиску. – Я насчёт ненормальности. Это я не про тебя. Я про то, что творится вокруг. Про то, что почти ничего не творится. Поначалу мне это даже нравилось. Вот, держи, – пёс мигом заглотил протянутую ему сосиску и взглядом попросил добавки. Вместо этого маленькая обладательница тонких пальцев и звонкого голоска жадно съела вторую сосиску, после чего направилась в сторону находящейся неподалёку пятиэтажки, маня голодного пса за собой очередным продуктом мясоперерабатывающей индустрии, уже лишённым полиэтиленовой оболочки. – Я ж говорю, всем хочется есть, – пояснила она покорно следовавшему за ней псу, засунув в рот вторую сосиску и принявшись разворачивать третью. – Ещё месяц назад еды было столько-о-о! – протянула она, широко раскинув руки. – Бери – не хочу, как говорится. Проблема в том, что без электричества не работает холодильник, а без холодильника портится еда. Вот так вот… Нам с тобой ещё повезло, что мы с братишкой вовремя вынесли часть припасов в подвал. Скоро пропадёт и это…

Они зашли за угол пятиэтажки, где пёс получил всю оставшуюся пачку и теперь, забыв о рыжем котёнке на дереве, да и, пожалуй, обо всём на свете, принялся жадно поглощать долгожданный мясосодержащий продукт.

Худощавая девочка со смугло-грязным, но довольно милым лицом вновь подошла к дереву, где так же протяжно и обречённо продолжал мяукать маленький рыжий котёнок. На ней было надето толстое, несуразно висевшее на её узких плечах чёрное драповое пальто, потёртое и заношенное до дыр, а также розовая вязаная шапка, немного съехавшая на глаза. Висевшая же на левом боку шикарная фирменная кожаная сумка с надписью «Versace» добавляла её внешности ещё более противоречивый и комический вид. Что уж говорить о содержимом той самой сумки!

Девочка запустила руку в широкую дамскую сумочку от Версаче и, позвенев внутри банками кошачьего корма, посмотрела наверх.

– А вот с тобой, рыжая морда, нам придётся сложнее, – вздохнула она, а после поправила съехавшую на глаза шапку и полезла на дерево.

Спустя около получаса Нина Суари поспешно двигалась в сторону выглядывающей из-за опустевшего торгового центра девятиэтажки, прижимая к себе дрожащего рыжего котёнка, укутанного под драповое пальто. Она шла быстрыми мелкими шагами по асфальтовой дороге, некогда служившей проезжей частью, шла, не оглядываясь по сторонам, шла, чётко видя перед собой свою цель. Многие дети сочли бы забавной прогулку по широкой автодороге при полном отсутствии машин. Нина тоже считала, что это весело, и ей нравились такие прогулки – ровно месяц тому назад.

Теперь же её беспокоило только одно – очередной жалобный кошачий голосок, раздававшийся из открытого окна панельной девятиэтажки. Хотя нет, не только. Ещё котёнок под пальто, которого нужно было срочно накормить, а ещё сто пятьдесят восемь других мурчащих созданий, ждущих её в здании бывшего Дома Культуры, и ещё… Те, кто не попал в это самое здание, они тоже её беспокоили…

…Кошки. В их семье всегда любили кошек. Нина знала это, хотя и помнила свою семью лишь по тем немногим отголоскам воспоминаний, что представали перед ней лишь во снах в виде ярких, но редких картин. Наяву же она ничего не знала ни об обстоятельствах исчезновения своих родителей, ни о их личности, ни о происхождении. Помнила только эту свою странную фамилию – Суари. Действительно, здесь, в Зауралье, нечасто встретишь людей с подобной фамилией, если встретишь вообще. Нина не раз обращалась к старшему брату с расспросами о родителях, семье и этой странной фамилии, но тот лишь пожимал плечами в ответ. Похоже, Антон сам ничего об этом не знал. Тем не менее Нине, с малых лет одарённой пытливым умом и завидной настойчивостью, всё-таки удалось кое-что разузнать, совсем немного, но это лучше, чем ничего. Информация касалась как раз той самой странно звучащей фамилии. В детской библиотеке, конечно, не нашлось книг, способных помочь определить значение слова «суари», но Нине повезло, и, когда она заявилась в центральную, библиотекарь, заметив маленькую девочку, столь уверенно и жадно перелопатившую все книжные полки, посвящённые тематике иностранных языков и переводов, охотно выполнила её просьбу, принеся все имеющиеся в архивах книги о древних народах, в которых можно было найти выдержки из довольно интересных научных работ известных филологов, историков и лингвистов, как отечественных, так и зарубежных. Так, тщательно изучив попавшую к ней в руки информацию, насколько это было доступно тогда ещё одиннадцатилетней девочке, Нина наткнулась на то самое слово – «суари». Перевод оказался куда более говорящим, чем того можно было ожидать, и, прочтя его, Нина улыбнулась в душе…

Ветер немного утих, и теперь голос не унимающейся кошки был слышен гораздо чётче. Нина ускорила шаг. Вид города, «выключенного из розетки», больше походил на фотоснимок, чем на видеозапись, и лишь маленькая, стремительно движущаяся тёмная точка с оттенявшим её розовым бликом говорила об обратном. Нина действительно была крайне невысокого роста, а худоба, вызванная недоеданием с ранних лет, только подчёркивала её миниатюрность, так что на вид ей вряд ли можно было дать больше двенадцати лет. В действительности же ей было четырнадцать с половиной, но разве теперь это имело какое-либо значение? Время, похоже, остановилось, а возраст как его производная теперь казался лишь сочетанием цифр. Он больше ничего не значил. И имена тоже. Имена дают люди. Люди покинули этот город, и теперь он никак не назывался, да и страна, наверное, тоже. Был ли он сейчас одним из городов Зауралья или же просто являлся нагромождением из кирпичей и гипсокартона посреди бескрайних лесов? Сложно сказать. Похоже, границы стёрлись…