– Потому что не можешь! – громогласно оборвал его Рашу. – Ты рисуешь то, что тебе велит Кормон, и делаешь это так, как он того требует, иначе тебя никогда не впустят в Салон. А если ты не попадешь в Салон? Знаешь, что это означает? Можешь распрощаться с мечтой стать художником.

– Да, ты прав, – кивнул Анри. – Сам не знаю, что это на меня нашло. Не волнуйся. Я вылижу своего Икара и прорвусь в наш дурацкий Салон, даже если это будет стоить мне жизни.

Мелодичный звон колокольчика на двери невольно заставил их обернуться. В ресторан вошли двое посетителей.

В первом Анри узнал Тео Ван Гога, управляющего галереей «Гупиль».

– А кто это вместе с ним? – шепотом поинтересовался он у приятеля.

В ответ Рашу недоуменно пожал плечами:

– Полагаю, какой-то бродяга, которого он из жалости собирается накормить обедом.

Наряд широкоплечего спутника Тео состоял из забрызганных краской бархатных брюк и поношенного синего свитера, обтягивающего могучую грудь. Он был без шляпы, и его непокорные засаленные локоны ниспадали на лоб. Переступив порог, незнакомец бросил на пол недокуренную сигарету, обвел мутным взглядом комнату и вразвалочку направился к ближайшему столику.

Завидев студентов, Тео Ван Гог поспешно извинился перед спутником и направился к ним.

– Вот вы-то мне и нужны! Можно присесть? – Он выдвинул стул и бросил через плечо: – Поль, заказывай, что хочешь. Я уже отобедал.

– Кто это? – спросил Рашу.

Тео подался вперед и понизил голос:

– Поль Гоген. Раньше был маклером, но бросил все, чтобы стать художником.

– Ну и дурак! – убежденно вздохнул Рашу.

Тео сокрушенно покачал головой:

– Если бы только он один. Вот мой брат тоже вбил себе в голову, что ему непременно нужна живопись. Он перепробовал много профессий, но так ни на чем и не остановился. Одно время он собирался стать проповедником, и он жил среди бельгийских рудокопов. Но надолго его не хватило.

– А сколько вашему брату лет? – невинно поинтересовался Анри. И тут же пожалел о вопросе, ибо Тео смущенно покраснел.

– Тридцать три! Слишком много, чтобы учиться живописи. Хотя, с другой стороны, я вообще не уверен, что его это всерьез захватит. – Немного помолчав, он провел изящной рукой по рыжим волосам. – И все-таки он мой брат, и мне хочется сделать все, что в моих силах. Он написал, что приедет в Париж после Рождества, и я записал его к Кормону на второй семестр.

Теперь он смотрел на друзей почти умоляюще.

– Пожалуйста, не обижайте уж его. Ну, я про эти ваши студенческие шуточки и розыгрыши. Он очень чувствителен и обидчив по натуре. Не насмехайтесь над ним, над акцентом и возрастом.

– А как его зовут?

– Винсент. Винсент Ван Гог. Вы его сразу узнаете. У него рыжая борода, как у меня, – с улыбкой добавил Тео. – А еще он просто замечательный парень. Сами убедитесь, когда познакомитесь с ним поближе.

На следующий день Анри отправился в лавку папаши Танги на улице Клозель, чтобы закупить краски и холст, необходимые для задуманной им салонной картины.

Улица Клозель, несомненно, была самым неподходящим местом для ходожественной лавки. Эта улочка на Монмартре, довольно пустынная в течение дня, становилась по-настоящему многолюдной с приходом ночи, когда здесь находили приют местные уличные жулики и проститутки, которым темнота была на руку. Но Танги, будучи убежденным анархистом, придерживался мнения, что искусство якобы является выражением социального сознания, а потому его надлежит созерцать исключительно в пролетарской среде. В довершение всего он заполонил крохотную витрину своей лавчонки творениями Сезанна, да еще без рам.