Он лениво кивнул. Но не произнес при этом ни слова.

– Знаешь, но не хочешь назвать мне его имени?

Он загадочно улыбнулся. На этот раз отрицательно покачал головой. И опять я не дождалась от него ни единого слова.

– Знаешь, но не хочешь помочь мне?

– Если бы не хотел, – обрел он наконец голос, – то не завел бы об этом сейчас разговор. Мы бы вышли из ресторана. Сели б в машину. Доехали б до какой-нибудь дешевой гостиницы. Там сняли бы номер с огромной кроватью и душем и до девяти часов вечера неплохо проводили бы на этой кровати время. Потом ты отвезла бы меня в «Пулково», мы попрощались бы, и, скорее всего, навсегда. Так и было бы, если бы я находился в том сладком неведении, в каком до сих пор находилась ты. Или если бы я видел в тебе лишь красивую девушку, с которой не откажусь поваляться в кровати, а на следующий день уже не смогу вспомнить, как ее звали. Таких у меня было много… Очень много, – повторил Олег. Он умел говорить красиво. Настолько красиво, что его слова могли бы выдавить слезу и из булыжника. И главное – самое главное! – у меня не было ни капли сомнения, что он сейчас искренен, что он и не думает рисоваться, показать себя значительнее, чем есть. Зачем ему это, если и без того я весь день не свожу с него восхищенного взгляда? Лишнее. – Ты не такая, – признался он. – Я не хочу, чтобы ты, как другие, прошла мимо меня; чтобы уже через месяц, только-только вернувшись из Гибралтара, ты была бы подхоронена к какой-нибудь бабке на кладбище. И готов поддержать тебя в той раскорячке[36], в которой ты оказалась.

«Спасибо, Олег, – молча поблагодарила его я. – Я безоговорочно верю тому, что ты готов оказать нам с Тамарой, двум несуразищам, посильную помощь. Я верю даже в то, что в какой-то мере я тебе небезразлична. Я вижу: ты в курсе того, что мы с Андреем должны через месяц отправиться в Гибралтар за наследством… Так признавайся, что еще знаешь насчет всей этой аферы! А знаешь ты, похоже, немало».

– Олег, мне нужна информация, – нарисовала я на лице ослепительную улыбку. Признаться, это было сейчас ой как нелегко, проще было расплакаться. – Ты готов рассказать мне все, что знаешь об этом? Или хотя бы то, что можешь мне рассказать?

– Тебе сейчас нужна не информация, Вика. – Он сосредоточенно накручивал на вилку километровые спагетти, обильно политые соевым соусом. – Ты все равно сейчас не готова ее обработать и получить от нее хоть какой-нибудь прок. Все куда проще. Тебе нужны советы. Установка, как действовать. Я готов тебе ее дать. Если, конечно, ты согласна принять ее к исполнению, если ты мне доверяешь.

Обманутая тысячекратно, я давно стала болезненно щепетильной в выборе советчиков и консультантов. Я уже миллион лет назад перестала верить в существование бескорыстных доброжелателей. Я никому не доверяла, кроме Тамары. И, пожалуй, себя самой. Но на этот раз с полной уверенностью ответила:

– Да, доверяю. – Это было действительно так. – Во сколько мне обойдется твоя установка?

– Ни во сколько.

– «Не верю», как любил говорить Станиславский. Любая, даже ничтожная, информация чего-то стоит. Так во сколько, Олег?

– Я же сказал: ни во сколько. Потому что, во-первых, сбор информации – не мой профиль. Я ею не торгую, а потому для меня западло брать за нее деньги. Вот если бы ты заказала мне того же Андрея, я бы сразу назвал тебе цену. Только, – Олег плеснул себе на дно бокала вина, – мочить его рано. Он может еще пригодиться. Так что побереги его, Вика. Будь с ним любезна, предупредительна. Приласкай, обогрей. Не дай ему почувствовать той неприязни, что ты испытываешь к нему. Это моя первая установка. Будут сейчас и другие. А пока объясню тебе, почему, во-вторых, я не возьму с тебя ни копейки за то, что сейчас расскажу. Не потому, что ты мне симпатична. И вовсе не потому, что испытываю к тебе очень теплые чувства. «Дружба дружбой, а денежки врозь», – от этого принципа я отрекаться не собираюсь, даже ради тебя. Дело в другом: той информации, которой я готов с тобой поделиться, у меня самого сейчас с гулькин нос…