Кажется, Райан даже не заметил его странное поведение и панику, потому что как ни в чём не бывало, продолжал светским тоном обсуждать грациозность линий мраморных скульптур, податливость их конечностей и палитру всевозможных экзальтированных чувств в их осмысленных лицах. Вскоре Джулиан уже снова сидел за столом, и люди вокруг оживлённо обсуждали эти возвышенные эмоции, что вызвали у них эти скульптуры. Джулиану хотелось орать, что они видят только поверхность, а внутри они – гнилые и разрушительные, и нет ничего страшнее чем смотреть в их пустые глаза, осознанно желающие погрузиться в ничто, осознанно отказывающиеся от жизни. Но стоило успокоить свои расшалившиеся нервы, он и так был взъерошенным и дёрганым, а ведь стоило соответствовать своей роли делового партнёра Райана! Ему даже не хотелось слушать весь этот восторг, пока что он не услышал ни одного мнения, которое бы прочувствовало весь тот ужас, что и он сам, и он уже засомневался, может, он придумал эту тёмную изнанку скульптур? Может, его болезненное состояние тогда в Париже придумало эту обратную сторону, и сейчас он чисто психологически увидел тот ужас, который отпечатался в его голове, и на самом деле они имеют только светлую сторону? Ничего себе впечатлительность в таком случае, возмущался он внутри, не может быть такого, надо отбросить все негативные воспоминания и концентрироваться на том, что происходит здесь и сейчас. Но почему-то возвращаться в этот полутёмный зал ему не хотелось, первобытные страхи сковывали его от одной только мысли увидеть вновь олицетворение анти-жизни. Но он был сдержан в своих комментариях и больше слушал, желая найти хоть одну родственную душу своих страхов.

Он потом умышленно бродил по банкетному залу с бокалом шампанского, чтобы лениво заговорить с самыми тревожными и эмоционально выглядящими посетителями. Но ни один из них не поделился впечатлениями, хотя бы отдалённо похожими на его собственные, и он ещё больше засомневался в том, что ему не причудилось всё это. В течение часа он уже практически успокоился и снова начал получать удовольствие от открытия выставки, так что уже обращал внимание и на прессу и фотографов, и на художественных агентов и на выступление кураторов выставки, пока не увидел, что на возвышении уже выступает сам художник и рассказывает о своих скульптурах. Его аж передёрнуло, маленький и абсолютно невзрачный мужчина непонятного возраста, как он мог создать это гротескное видение искажённой идеальности? Но опять же, что он там думал увидеть, такого же монстра, как обратная сторона этих скульптур, или наоборот, эту ангельскую натуру их первоначальной красоты? Он прекрасно понимал, что эти скульптуры создал обычный человек, и выглядеть он будет соответственно. Он даже не знал, что испытал больше – разочарование или облегчение.

Обычно он был всегда в списке первых рядов на знакомства с художниками. Но сейчас он не стремился к этому, его настораживало всё, связанное с этими скульптурами, и он боялся вникать в глубину своих страхов, да и были ли они оправданы? Но вскоре он снова сидел за столиком с Райаном, который был так вдохновлён работами Ланже, что ему ничего не стоило пригласить скульптора к себе, а также окружив себя самыми сливками общества этой выставки, желающих, как и он, познакомиться ближе с автором этих шедевров. Беседы велись оживлённые, это не был очередной скучный вечер очередного посредственного художника, который считался модным, вот элита и была вынуждена торчать на этих экспозициях, чтобы поддерживать статус. Но не в этот раз, Джулиан давно не помнил на выставках малоизвестных художников такого ажиотажа, а главное страсти, да, непременно в этих скульптурах было что-то больше чем олдскульный реализм.