– Лиз, тебе не надоело подстраиваться? – Богдан устало посмотрел на Лизу. – Понимать, терпеть? Сколько можно прогибаться? Всю жизнь собралась терпеть? Я тебе на нужен. Тебя даже секс со мной не устраивает.

     – Что ты такое говоришь? Ты интересный, самодостаточный, темпераментный…

     – Обеспеченный мужик с неплохой квартирой, счётом в банке и охрененными перспективами, – продолжил он. – Ради этого ты готова терпеть потребительское отношение к себе, чёртов джаз, и анальный секс.

     – Как ты смеешь!

     – Потом спасибо скажешь, что увернулась от меня и семейки Усмановых.

     – Другую бабу нашёл? – Лиза замерла, уставилась на него в упор.

     – Нет, – честно ответил Богдан.

     Один раз подцепил сговорчивую студентку в баре рядом с домом. В такси к гостинице всё шло неплохо, студенточка лезла целоваться, он не отказывал. Хватала за ширинку, пыхтела в его шею. В номере же начала зажиматься, пришлось уламывать, уговаривать, с осторожностью сапёра трахать. Затем вспомнить, почему завязал с девками до двадцати пяти лет. Никакого детского сада! Больше он студентку не встречал, даже имя забыл.

     – Всё-таки баба, – припечатала Лиза, одним движением бросила на стол купюры за ужин и, покачивая бёдрами, двинулась к проходу.

     Догонять не стал, никак не отреагировал на показной жест. Ресторан с умеренными ценами в меню, почти демократичными. Лиза могла себе позволить демонстрацию.

     Богдан счастливо выдохнул. Ушла, слава богу! Наконец-то можно поесть. Медальон из свинины остывал, грибной соус к картофелю застыл, тёплый салат стал холодным.

22. Глава 22

     Вернулся домой в отличном настроении, едва не мурлыча под нос, как огромный жирный кот, отхвативший кусок осетрины. Крош вышла из комнаты, взмахнула рукой в приветствии, долго примерялась к дивану, как бы удобнее сесть, ещё дольше справлялась с ногами, пытаясь закинуть их наверх. До родов оставалось три недели, а выглядела Женя так, словно переходила четыре месяца.

     Он помог устроить отёкшие ноги на специально оккупировавшие диван подушки. Широкие штаны в развесёлые ромашки, кажется, обкурившиеся анаши, оголили голени Крош. Она взвизгнула, начала дёргать ногами, будто пыталась убежать или уплыть… укатиться, скорее, учитывая округлости.

     – Чего? – не понял Богдан, пристраивая несчастные ноги.

     – Увидишь!

     – Господи, что ж я там увижу-то?! – засмеялся он.

     – Ноги!

       – Ах! Долго я забыть не мог две ножки... Грустный, охладелый, я всё их помню, и во сне, они тревожат сердце мне, – процитировал он Пушкина.

     – Какой ценой купил он право, возможность или благодать, над всем так мудро и лукаво шутить, таинственно молчать, и ногу ножкой называть?! – пульнула в ответ Женя и снова дёрнулась.

     – Ахматова? – ткнул пальцем в небо Богдан и попал. – Так что увижу-то? Мне теперь необходимо посмотреть!

     – Что-что, – буркнула Крош. – Волосы! Вот что!

     – О? – Богдан, не церемонясь, задрал широкую штанину до колена и уставился на женскую голень. – Крош, какие же это волосы? Так, беленький, симпатичный пушочек. Хочешь, покажу настоящие волосы? – он вытянул ногу и задрал брючину выше носка.

     – Тебе можно, – фыркнула Женя.

     – Ага, я за бодипозитив и равноправие полов, – шутливо ответил и посмотрел на насупившуюся Крош. – Слушай, если это така-а-а-ая проблема, удали их.

     – Да что ты, капитан Очевидность! Как?

     – Не знаю. Воск? Лазер? Бритва?

    – Никто не станет делать шугаринг на таком сроке, – Богдан решил не уточнять, что это. – Вдруг я прямо там рожать начну!

     – Побрить?