Закончив эту, в своем роде, замечательную речь, в продолжение которой его высокопреосвященство внимательно ее слушал, купеческий сын вновь залился слезами и больше от него ничего добиться было нельзя, потому что на все вопросы, которые ему задавались, он отсылал спрашивающих к рябиновскому цадику Аврааму-Бер Рабиновичу, который, по его словам, знает все лучше, да еще говорит такие слова, после которых уходят все сомнения, а в груди разливается такая теплота и сладость, как будто тебя выпарили в медовой бане, а заодно объяснили, как короче добраться до Царствия Божьего.

После этого купеческий сын был выпровожен в соседнюю комнату, а его место занял квартальный Филипп Филиппович Востроглазов, у которого было не совсем все в порядке с русским языком, так что иногда, чтобы довести до собеседника свою мысль и не находя нужных слов, он помогал себе и звуками, и жестами, и даже неким подобием танцев, иной раз изумляя и смущая этим своих собеседников.

Впрочем, для его высокопреосвященства, который заранее ознакомился с личным делом квартального, это не было большой неожиданностью, поскольку в графе «Особые приметы» было сказано с не вызывающей сомнения прямотой – «косноязычен и пустоглаголен».

«Как же ты осмелился бросить на землю оружие, вверенное для защиты царя и отечества? Или тебя тоже Велиар надоумил?» – суровым голосом начал высокопреосвященный, избрав, видимо, в отношении квартального тактику, скорее, наступательную, чем ознакомительную, что больше подходило для допроса человека служилого, а стало быть, привычного к дисциплине.

«Отвечай!» – прикрикнул он на квартального и даже кулачком своим маленьким и сухоньким ударил слегка по подлокотнику кресла, на котором сидел.

Однако торопить квартального было все равно, что торопить верстовой столб у дороги. Прежде чем ответить митрополиту, допрошенный несколько раз присвистнул, посмотрел вокруг, словно ждал, что кто-то ответит за него и только после этого открыл рот. Открыв же его, он сказал:

«Так ведь как сказано, ваше высокоблагородь… Кто с мечом, тот и от меча!»

При этом он сделал несколько загадочных жестов, толковать которые можно было, при желании, как угодно.

Когда же для пущей ясности митрополит снова задал этот вопрос, надеясь устыдить квартального или, по крайней мере, заставить его говорить, то тот вновь весь напрягся и сказал с усилием, словно выдавливая из себя нужные слова, при этом он слегка подпрыгивал и коленку о коленку тер, словно ему не терпелось по малой нужде:

«Так ведь это, так…Больше для наглядности, стало быть… Не для форсу».

«Для наглядности, значит», – сказал митрополит, не оставив без внимания эти подскоки.

«Для наглядности, ваше брдь», – подтвердил квартальный, вероятно, для наглядности же скорчив уморительную рожу.

«Зачем саблю бросил, герой», – спросил скучным голосом митрополит, давая понять, что намерен ждать ответа на этот вопрос хоть до второго пришествия.

«А затем, затем, – квартальный как мог, помогал себе новыми жестами. – Как же не бросить-то?.. Христос ведь заповедовал, а мы должны…»

Затем он сжал руку в кулак и постучал себя по груди, торопя скопившиеся там слова.

«Видел? – митрополит обернулся к секретарю. – И тут, я смотрю, без Христа не обошлось».

«А как же-с. Все должны жить по христианским заповедям», – квартальный притопнул ногой, вероятно, удивляясь, как эта фраза легко сошла с его косноязычного языка.

«Стало быть, ты саблю в грязь бросил, чтобы по христианским заповедям жить?» – решил уточнить Филарет.

«Вестимо», – отвечал квартальный.

«А если завтра, случись, война и турок придет, ты тоже саблею швыряться будешь?»