Я занимался спортом, из-за чего часть лекций и лабораторок по различным предметам пропускал, но своевременно выполнял все задания, так что ко мне формально претензий не было. Чего нельзя было сказать о Вите Чиркове. Их с Левой Гостищевым угораздило выпить, как они объясняли, за здоровье Алика и в таком приподнятом состоянии явиться в лабораторию для выполнения очередной лабораторной работы. Когда преподаватель выразил возмущение по поводу специфического амбре, Витя Чирков, как и следовало ожидать, нахамил ему. Реакция последовала молниеносно. Витю вышибли из университета, а Лева, как всегда, отделался по малолетству, несмышленыша простили.

На комсомольском собрании по поводу исключения Виктора из комсомола я выступил в его защиту. Я говорил о том, что Виктор Чирков действительно по природе невыдержанный, но он высоко эрудированный и политически преданный идеям коммунизма человек. Я даже прочитал последнее четверостишие его стихотворения «Мечта», которое, кстати, я читал на одном из факультетских вечеров:

«И то, что Витька сбился с пути, это наша вина. Человек сбивается, когда попадает в чуждую среду. А мы где? Где же наша комсомольская среда?» – говорил я.

Все вроде бы шло хорошо, как вдруг меня перебил из президиума мой еще школьный товарищ, с которым мы вместе поступали в университет. Как-то отчужденно и резко он поправил меня:

– Не Витька, а Виктор. Выбирайте слова.

То, что эта короткая фраза прозвучала так, будто я такой же шалопай, как и Виктор, а также то, что прозвучала она из уст моего товарища, смутила меня, и я, скомкав свою речь, ушел на место.

Витьку оставили в комсомоле и ходатайствовали восстановить в университете. Восстановили, но ненадолго. Витя завалил пару экзаменов и вторично вылетел из ГГУ. По слухам, Витя потом долго бился головой об стены ГГУ. Стены были крепкие. Голова тоже. С нами он больше не учился.

Перед самой сессией в последний день сдачи зачетов я готовился сдавать последние два зачета по лабораторным работам, когда ко мне подошел кто-то из ребят.

– Пашка, загляни-ка на доску приказов.

Я заглянул. На доске висел приказ о моем отчислении из университета за три пропуска по военной подготовке. «Ничего себе. Зачет по военной подготовке сдан, и на вот тебе». Я хотел сразу же начинать беготню по начальствующим кабинетам, как вдруг… меня осенила кристально ясная мысль: «Стоп, Паша. Что-то тут не так. Трапезников Боря говорит, что пропустил восемь занятий по военной подготовке, и ничего. А тут три. Редко кто не пропустил три занятия. И никто из преподавателей о моем отчислении ничего не знает. Возьми себя в руки, Паша. Спокойно сдавай зачеты. Не сдашь зачеты – не допустят до экзаменов. Не сдашь экзамены – вышибут всерьез. Карабкайся после этого, как таракан на Эйфелеву башню». С дрожью в коленках сдаю зачеты и только после этого появляюсь у декана радиофака Бархатова.

– Здравствуйте, я, конечно, виноват, что пропустил три занятия, но я наверстал, зачеты сдал. Почему меня исключили?

– Как исключили?

– Приказ висит.

– Идите, разберемся.

Надо сказать, что я не был среди лучших студентов, но и двоечником тоже не был. Зато, я был уже известен своей общественной работой, читал свои стихи, рассказы на общеуниверситетских вечерах. Как чемпион ГГУ по конькам защищал честь университета на Всесоюзных студенческих соревнованиях. На траурном собрании по поводу смерти Сталина я выскочил на трибуну и прочитал свои, посвященные Сталину, патриотические стихи. Я был спорторгом группы. И так далее и тому подобное. В общем, меня знали, как активного студента, поэтому для декана мое отчисление было непонятно.