– Пришли? – спросила она, ни к кому не обращаясь. – Пойдемте, покажу, где ночувать будете.

Жилое помещение состояло из двух комнат, одну из которых мы и заняли.

Маша, так звали нашу хозяйку, была неразговорчива, а, следовательно, и неворчлива. Показала нам печку, чугуны, посуду.

– А где туалет? – спросил Анатолий.

– Там, – показала Маша рукой в окно, за которым простиралась заросшая лесом матушка Россия.

– А где магазин?

– Там, – показала Маша в противоположное окно, – в следующей деревне.

В магазин решили отправить посыльного завтра. Сегодня поздно – стемнело.

Маша приготовила нам незатейливый ужин: молоко, куриные яйца, хлеб. Мы перекинулись дюжиной анекдотов и завалились спать. Кто на кровати, кто около кровати, постелив на пол все, что подвернулось под руку.

На следующий день вернулись «с битвы за урожай» затаренные сумкой с картошкой. На столе уже лежало все необходимое, принесенное из магазина. И самое необходимое – бутылка водки и бутылка сухого для Маши. В ответ за проявленное к ней уважение Маша достала из погреба бутыль самогона, соленые огурчики и сняла с насеста шустрого петуха, повадившегося все время «топтаться» среди соседских кур.

– Вот, – сказала она, – держите петуха, топор в прихожей. Отрубите башку, я вам его ощиплю – и будет суп.

Мы столпились во дворе около большого пенька и решали, кому поручить экзекуцию. Лева наотрез отказался не только практически участвовать в смертоубийстве, но и глядеть на это, опасаясь, что его может вырвать. Анатолий тоже отказался брать грех на душу.

– Эх вы, слабаки, – сказал Юра, взял у меня петуха, прислонил его к ровной поверхности пенька, размахнулся топором и… раз! Мимо!

В последний момент петух, почувствовав себя у финишной ленточки, рванулся, захлопал крыльями, клюнул Юру в руку и полетел… в соседний курятник. Пришлось вести дипломатические переговоры с соседом. Стакан самогонки был убедительным аргументом, и петух снова попал к нам в руки.

Теперь была моя очередь. Я осторожно приблизился к месту казни и, имитируя куриную разговорную речь «ко-ко-ко», прислонил шею петуха к пеньку. Петух внимательно косил на меня глазом, гадая, что это за курица с такой мордой. И в это время я ударил топором. Голова с удивленно раскрытым глазом осталась на пеньке, а петух, проявив природную шустрость, рванулся из моих рук и полетел.

– Опять в чужой курятник, – предположил Юра.

– Юра, – ответил я, – он теперь ничего не видит, не слышит и нюх потерял. А летит он туда, куда его петушиная душа зовет.

– А как же мы его достанем?

– Сейчас его душа отлетит, и его бренное тело попадет прямо к нам в суп.

Так оно и вышло. Далеко он не улетел. И вскоре Маша умело ощипывала его, а потом в большом чугуне сварила вместе с картошкой.

Расселись за столом, выпили по стопарю, Маше налили в фужер сухого вина. Анатолий встал и произнес тост:

– Пьем не чокаясь. За упокой беспокойного пети-петушка. И пусть ему земля будет пухом.

– Ты чего несешь? – обратился к нему Юра – Какая земля? Каким пухом? До земли он еще не скоро доберется.

Выпили, потянулись за закуской. И вдруг заметили: Машино лицо превратилось в сморщенное яблоко величиной с тыкву.

– Что с тобой, Маша?

– Что это? – прошелестела губами Маша. – Кислота?

Гробовое молчание.

– Маш, ты когда-нибудь сухое вино пила?

– Нет. Красное сладкое пила, самогон пила, водку пила. А это не вино. Это отрава.

– Маша, – включился в разговор Юра, – давай я тебе сейчас шикарный коктейль сделаю. У тебя сахар есть?

Он влил в фужер пятьдесят граммов водки, столько же добавил сухого вина, еще столько же горячего чая, всыпал пару чайных ложек сахарного песка и размешал..