Но счастливым людям было не до праздничного букета к 8-му Марта…

Страшный верховой пожар налетел на село с востока.

Внезапно.

Хотя уже второй месяц стояла удушливая жара и сушь, и вокруг горели леса, и сёла жили как во фронтовой полосе, в дыму и серой мгле.

Хотя измученные лесники и пожарные постоянно прокладывали противопожарные полосы, опахивали, тушили очаги возгораний и поговаривали об эвакуации населения – всё равно, как водится, не успели.

Да что же за беда такая у российских мужиков!

Ну как ни стараются, всё равно ничего не успевают, и всякие беды налетают, разумеется, внезапно.

Ведь только судили, да рядили – куда и как эвакуировать, да технику подгоняли, да плачущих бабушек, вцепившихся в свои избы да подворья, уговаривали, как внезапно сильнейший ветер поднялся, ураган просто, который и раздул верховой пожар.

Огонь перелетал гигантскими скачками, с кроны – на крону, и те, сухие, как порох, вспыхивали моментально. Не успел оглянуться, как запылали деревенские деревья, сараи и крыши домов.

В огне, обезумев, метались люди, коровы, собаки, прочая деревенская живность. Все галдели, кричали, мычали в ужасе и панике. Уж, куда там до животных – людей спасти бы! Хорошо хоть – автобусы, грузовики успели подогнать заранее, вывезли людей. А сколько горя было из-за погибающей скотины! Хотя бы отогнать пытались, да где уж там…

Ото всей этой суматохи и ужаса Васька сумел сбежать. Огонь только слегка лизнул рыжую шёрстку, да жёсткие усы завились колечками. Он бежал, себя не помня, в поле, где залёг в каком-то овражке возле ручья, забившись в чью-то брошенную нору, и трясся от страха под своей рыжей шкуркой, пока не затихли далёкие крики, и не смолк жуткий рёв стихии.

Ночью он выполз из убежища. Но к селу и близко нельзя было подойти – факелами догорали деревья и брошенные дома.

Лишь только к вечеру следующего дня Васька осмелился приблизиться к жутким развалинам и пепелищу, которые остались от села.

Кругом, при малейшем ветерке, волнами поднимался сизый дым, обгоревшая земля чадила невыносимо, но Васька упрямо бродил у окраины. Голод гнал его к селу, и кот начал надрывно и горестно мяукать. Где же прячется любимая хозяйка с большими и тёплыми руками, которые так волнующе гладили рыжую шёрстку?

Васька с наслаждением выгибался и кружился, тёрся под лаской любимых ладоней, оглушительно мурлыкал. Как он любил забираться на мягкие колени, покрытые юбкой, и переступать по ним, мять их, урча от восторга, передними лапками, выпуская коготки и цепляя ими юбку, за что ему порой влетало от хозяйки, но не больно, а ласково.

Иногда его и с колен сбрасывали, но он снова взбирался упрямо, и, с наслаждением, мял тёплые колени лапками и ластился, мурлыкая.

Где же эти любимые колени и руки? Руки, которые подносили ему миску с восхитительно пахнущим молоком или рыбой?

Есть хотелось невыносимо, а хозяйка всё не выходила. Осмелившись, Васька зашёл в село, шарахаясь от клубов дыма и головней, искал хозяйку и жутко, надрывно мяукал в зловещей тишине.

А где его подружки? Не видно было ни пушистой белой Мурки, ни ободранки Дуськи, которая сама за ним бегала, ни даже противного задиры Тимохи, с которым он постоянно дрался из-за красавицы Мурки.

Даже ужасные деревенские собаки, которых он жутко боялся, и, при первом взлаивании, взвивался к самой кроне ближайшего дерева – куда-то подевались. Да и деревьев нет! Стоят только чёрные, обугленные стволы!

Васька уже устал кричать и охрип. Вместо мяуканья из горла вырывалось какое-то сипенье, но вдруг он узнал свой дом! Отыскал!