«Он же занимался фехтованием!» – мелькнула в мозгу лихорадочная мысль —«И, вообще, – спортсмен! Куда до него этим алкашам!»

Но Игорю тоже приходилось туго, один из негодяев ударил Игоря в живот ногой, другой вырвал лыжную палку… Зоя закричала и, со всей яростью и силой, на которую была способна, ударила обломком лыжи одного врага, потом другого…

Её отшвырнули как котёнка, но на помощь уже спешили лыжники, а со стороны гаражей, привлечённые криком и шумом борьбы, люди.

Мерзавцы грязно выругались и ретировались в свой гараж, захлопнув дверь.

Прибежавшие столпились вокруг, спрашивали что-то, пытались помочь Зое, поднять её, из снега, колотили в запертую дверь гаража, куда спрятались враги, а Зоя никого не видела кроме Игоря, её Игоря, его родного, залитого кровью лица.

Люди суетились вокруг, а она вытирала кровь с его лица и гладила, гладила по волосам, по щекам, сжимала его сильные, посечённые в драке руки и плакала.

Только плакать могла. Слова исчезли куда-то.

А он говорил. Нежно, прерывающимся от волнения голосом:

«Заюшка… Всё в порядке? Очень больно тебе? Заюшка… Ну куда тебя понесло, глупенькую… Одну… Вечно во всякие передряги попадаешь. Давно уж в этом лесу тебя охраняю незаметно, когда вижу. А вижу часто..

Это ты только меня не замечала…

Всегда ты у меня была близорукая, зайчик мой…

Вечно тебе надо на всякие глухие лыжни соваться, и там, у ёлки стоял, не хотел тебя пускать сюда – нехорошее здесь место, но ты пошла всё же…»

Он говорил так, и целовал её руки и вытирал слёзы и гладил по волосам…

Шапку она где-то, в борьбе потеряла.

Она едва смогла выдавить – «Игорь! Ты же вперёд ушёл, как же ты оказался позади?»

Он засмеялся – «А лыжня здесь кольцо делает. Не заканчивается. Так и жизнь у нас – всё по кругу, по кругу. Никуда теперь тебя не отпущу, Заюшка!»

Он прижал её к себе, и несмотря на боль от ушибов, ей никогда ещё не было так хорошо.

Уткнувшись носом в его куртку она подумала – «Как хорошо, что наша лыжня идёт по кругу!»

И боль, и пережитый ужас съёжились и исчезли куда-то, и осталась только радость от того, что он рядом, что можно к нему прижаться, и что лыжня всё же вывела к ней его.

Её любимого, не забытого, долгожданного! Её Игоря.

Посвящается моей мамочке —

Абашкиной Марии Андреевне.

Светлая память!

Май 41-го года выдался солнечным и тёплым. Белой кипенью цвели яблоневые и вишнёвые деревья в питомниках Тимирязевской Академии, где училась Машенька. Девушку радовало всё – и синева неба, и яркое солнце и раннее тепло, и подруги – сокурсницы. Ребят она немного сторонилась – деревенское строгое воспитание давало себя знать. Но в общежитии жить ей нравилось. Было весело и интересно.

Единственным, что немного огорчало и пугало Марусю —была предстоящая сессия, которой она очень боялась, хотя и училась хорошо. Но вид строгих преподавателей и, особенно, декана – просто вводил её в ступор.

Почему она так перед ними робела, Маруся объяснить не могла. Хотя преподаватели хорошо относились к скромной внимательной студентке с длинной косой и красивыми серыми глазищами.

Поэтому такой пугающей неожиданностью для Маши оказался вызов в деканат. У девушки просто ноги подкосились от ужаса, когда смешливая кареглазая соседка Зойка протянула ей казённое извещение с приказом – «Студентке Абашкиной М. А. срочно явиться в деканат с 14-ти до 16-ти часов.» Страшная бумажка была увенчана витьеватой, размашистой подписью самого декана!

Не зная, что и подумать, вспоминая все свои явные и тайные промахи, Машенька, на негнущихся ногах, подошла к тяжёлой, из светлого дерева, украшенной массивной витой ручкой, двери деканата.